Георгий Брянцев - Тайные тропы
— А где же он сам? — спросил Андрей..
— Побежал что-то уточнять, сейчас вернется.
Начали высказывать предположения. Игнат Нестерович был склонен думать, что старик с горя просто хватил лишнего. Борис Заболотько предполагал худшее, — не свихнулся ли старик в связи с отставкой. Уж больно странно он себя вел вчера вечером.
— Короче говоря, Заломов что-то заломил, — резюмировал Денис Макарович. — Потерпим немного, сейчас выяснится.
Заломов пришел, как и вчера, под градусом, но на ногах держался крепко и рассуждал здраво.
— Раздеваться не буду, время в обрез, — начал он, ни с кем не поздоровавшись. Согнав Грязнова со стула, он уселся сам и, по обычаю, начал сворачивать цыгарку. Делал он это не торопясь и своей медлительностью раздражал собравшихся. Наконец, заговорил.
— Так... Што я в отставке, всем известно? — спросил Заломов.
— Ну? — сказал Тризна, не понимая, к чему ведет старик.
— Две бошки у меня управа конфисковала, а две оставила.
Вое недоуменно переглянулись. Тризна закашлялся и вышел на воздух.
— Погодим малость, — продолжал Заломов. — Пусть Гнат отдышится. — И он невозмутимо стал попыхивать цыгаркой.
Воцарилась тишина.
Наконец, вернулся бледный Игнат Нестерович. От приступа кашля глаза его наполнились слезами, и он вытирал их платком.
Заломов сокрушенно покачал головой и снова заговорил:
— Когда бошки увозили со двора, то запугали, што и остальную пару заберут. Вот как. А пока и кони и бошки дома. Ха... Ха!
Денис Макарович покусывал губы и, видно, едва одерживал смех. Нервный Тризна не выдержал:
— Чего ты воду мутишь? Где твоя рационализация?
Заломов не смутился. Он неожиданно громко рассмеялся.
Стоявший за его спиной Борис Заболотько постучал себя пальцем по лбу.
— Сейчас и рационализацию выложим. Разведку я не зря провел. Электростанция уже месяц как заявку дала в управу на ошистку. Раз! — Он загнул один палец. Лица у всех вытянулись. — А мы возьмем с Димкой ношью да и вывезем все, што полагается... Два! — Он загнул второй палец. — Ношью никто проверять не будет. Три! Завтра у меня все могут отобрать дошиста. Шетыре! Знашит, воробей, не робей! Пять! Вот она и рационализация.
В первую минуту от удивления и неожиданности никто не произнес ни слова. Потом Повелко бросился к старику, прижал его голову к груди и поцеловал его в седые волосы.
Заломов смутился и часто заморгал.
Ожогин подошел к нему и крепко пожал руку. Старик расчувствовался, губы у него затряслись и скупые слезинки скатились по грубым, обветренным щекам. Он не стыдился слез и даже не вытирал их.
— Нет, нет, не перевелись еще у нас настоящие люди, — сказал Денис Макарович.
— А я-то думал... — краснея, сказал Заболотько.
— Старый конь борозды не портит, так говорят, отец? — спросил Заломова Никита Родионович.
— Так, сынок, — опомнился Заломов. — И еще говорят: либо грудь у крестах, либо голова у кустах. Только вот што... Дело надо нашинать сейшас, у меня все готово. На дворе станции я бывал до войны разов пять, порядки знаю...
— Проберетесь? — спросил Ожогин.
— Конешно, проберемся. А вот куда мне опосля пробираться?
Решено было после операции спрятать Заломова в доме Заболотько вместе с Повелко.
В девять часов вечера по улице, где была расположена электростанция, ехали две телеги с бочками. На одной сидел Заломов, на второй — Повелко. Телеги двигались с трудом.
Улица была немощеная, вся в воронках от разорвавшихся бомб, в колдобинах и рытвинах. Бочки встряхивало, кренило из стороны в сторону, колеса вязли в сугробах. Но это не смущало Заломова. Он бодро погонял лошадь. Повелко чувствовал себя неуверенно в роли кучера, он с трудом держался на передке.
Вот и электростанция. Здесь Повелко проработал четыре года. Она как-будто не изменилась за годы войны, только стены перекрашены из белого в черный цвет. Забор цел, целы железные решетчатые ворота, сквозь которые виден большой двор. Глухо и ритмично постукивают маховики. Света не видно — все замаскировано.
Передняя лошадь уперлась в ворота. Заломов соскочил с передка и постучал. Показался полицай с винтовкой.
— Гостей принимай да нос закрывай, — пошутил Заломов.
— Фью... — свистнул полицай. — С поля ветер, с лесу дым...
— Давай шевели, а то нам ноши не хватит.
Полицай впустил подводы во двор и спросил:
— Знаешь, где?
— Не впервой, шай.
— Ну, валяй, — и охранник скрылся в каменной сторожке.
Заломов повел лошадь в поводу до самой уборной. Повелко огляделся. Просторный двор захламлен. Из-под снега видны штабеля огнеупорного кирпича, вороха ржавого кровельного железа, пустые деревянные бочки, носилки, кучи бутового камня, длинные двутавровые балки.
— Я пошел, — проговорил тихо Повелко, — в случае чего — кашляни.
— Помогай бог. Буду глядеть в оба...
Повелко пригнулся и стал пробираться между штабелями кирпича к задней стене электростанции. Снегу было по колено, и след оставался слишком заметный. Это смутило Повелко, он даже остановился на несколько секунд, но потом решительно двинулся дальше. Около самой стены он вышел на протоптанную дорожку, ведущую к ворохам угля.
Восемь шагов от угла. Повелко не торопясь отсчитал их. Повернулся... Теперь восьмой ряд кирпичей снизу. Нагнулся. Раз, два, три... все восемь, но нужного кирпича нет. Стена совершенно гладкая. Прав был Игнат Нестерович. Снег — вот где причина. Повелко поднялся. Зарубина на стене, сделанная им на уровне глаз, теперь приходилась на уровне поясницы. Все ясно. Опустился на колени и стал быстро разрывать снег. Вот, наконец, и условное место. Толкнул носком сапога, и половина кирпича вышла из стены. Повелко вынул его и положил на снег. Рукой полез в образовавшееся отверстие, нащупал детонирующий шнур и вытянул его наружу. Руки дрожали от возбуждения, стало как-то душно. Из кармана вынул два запала с концами бикфордова шнура, наложил их на детонирующий и быстро скрепил резинкой. Затем достал небольшой клеенчатый пакетик с кислотной ампулой и зажигательной смесью, закрепил его на обоих концах бикфордова шнура. Осмотрел внимательно, и, убедившись, что сделал правильно, сдавил пакетик пальцами. Ампула хрустнула. Так, все на месте. Теперь дело во времени. Его много. Кислота начнет разъедать оболочку, на это ей определено пятнадцать часов. Когда она просочится на зажигательную смесь, а та воспламенит шнур и пламя дойдет до запасов, тогда все будет исчисляться секундами, долями секунд...
Засыпав ямку снегом, Повелко пошел обратно. Он торопился, сердце билось гулко, радостно, в ушах стоял ясный звон.
— Ну? — спросил Заломов.
— Полный порядок.
— Успеем ноги унести?
