Сергей Гомонов - Душехранитель
— Это не зубы! — почти рявкнула она. — Это бивни! Сядь и успокойся немедленно, блин!
— А у меня тоже зуб шатается! Во, смотри! — он оскалил зубы и продемонстрировал свой качающийся клык, уцепившись за него донельзя грязными пальцами.
Ренату едва не стошнило.
— А он знаешь, чево орет? Он… — мальчишка понизил голос, — обоссался! Он ваще дурной. Вчера с кровати упал. Зря его мама из больницы привезла…
Рената почувствовала на себе взгляд. Не Сашин, чужой. Тревожно поискала глазами. На подоконнике напротив восседала цыганка и нахальными черными глазами пялилась на девушку. Только цыганки ей и не хватало!
— Вот и все! Они вас не сильно достали? — тетка поторопилась забрать у девушки своего младшего, старший сполз на пол и, скорчив хитрую рожицу, прицелился в Ренату из пальца, как из пистолета. — Не знаю, как вас благодарить, девушка! Дай вам Бог! Здоровьичка вам!
— Если оно мне понадобится… — пробормотала Рената в спину уходящей женщины.
— Понадобится, ой понадобится, золотая моя!
Кошмар: теперь на скамейку подсела та цыганка.
— Ой, уйдите вы, уйдите! Сил моих больше нет!
Девушка умоляюще посмотрела на Сашу. Тот усмехнулся и подошел ближе.
— Подожди, золотая! Дай зуб тебе заговорю!
— Сколько вам нужно? Вот, возьмите и уходите! — Рената вытащила из кармана «сотку».
— Мне ничего не надо! — цыганка спрятала руки. — Давно я на тебя смотрю, моя золотая! Одинокая ты. Я без денег тебе погадаю, дай ручку! Всю правду скажу, а если где совру — прогони…
Саша стоял рядом и по-прежнему не пытался помочь своей спутнице. Ренате захотелось кричать, топать ногами, но внезапно она ощутила, что боль затихает. А цыганка — странная, не похожая на других: опрятная, в многослойной, но чистой одежде, выстиранном длинном переднике, яркой новой косынке на полуседых волосах — деловито ухватила беднягу за руку. Глядя Ренате в глаза, она ласково поглаживала ее ладонь, и боль отступала, отступала… Девушке вспомнился старый романтический фильм про Будулая. Ведь там были такие же неправдоподобные цыганки!
— Слушай сюда, милая! Был у тебя прежде король трефовый, красавец из красавцев. Бросила ты его, моя золотая, и правильно сделала: не пара он тебе был до поры до времени. А пары у тебя нет и никогда не будет — одинокая ты, не обижайся… И парня твоего вижу, вот он стоит, — тут она повернулась к телохранителю: — А ну, дай мне и твою руку!
Рената потрогала языком зуб и десну. Почти не болит. Надо же!
Саша усмехнулся, но протянул цыганке ладонь, покрытую следами заживших ожогов. С чего это, интересно, она взяла, что телохранитель — Ренатин парень?
— Ой, сокол ты мой ясный, жизнь у тебя тяжелая, скверная! — покачала головой цыганка, так же, как и у девушки, поглаживая ладонь Саши, но при этом уставившись ему в глаза. — Нет тебе покоя во веки вечные. Родину свою ты потерял, себя найти и собрать никак не можешь… Много ты на плечи свои поднял, ой много… Хорошая у тебя рука, да вот только, как и у нее, золотой моей красавицы, одинокая…
— Что же, проклятье на нас обоих, получается? — спросила Рената.
— Не я это, про проклятье-то, сказала — ты сама!
— Надо же! — заметно оживившись, девушка незаметно для цыганки подмигнула телохранителю, который был странно серьезен и внимателен. — Встретились, выходит, два проклятых одиночества? Король и дама в казенном доме при пиковом «интересе»?
— А ты не смейся, красавица! — гадалке и смотреть в ее сторону было не нужно, чтобы почуять иронию. — Не встретились вы, мои хорошие. Вместе вы сейчас, как и всегда, а все ж порознь. И друг другу вы не пара, и пары для вас нет. Судьба у вас иначе сложиться должна. Ты слушай его, золотая, всегда слушай, он тебе дело толкует. От тебя здесь многое зависит, хоть и думаешь ты, что ничего.
— Так что же делать мне? — продолжала веселиться Рената, гадая, как же на самом деле ко всему этому относится Саша. По крайней мере, невольные свидетели из очереди смотрели на цыганку осуждающе, а на ее «жертв» — удивленно: почему, мол, они ее к себе подпустили?
— Тебе лучше знать, рыбонька моя золотая… Человек, когда он один на этом свете, либо душой получшеет, либо не вынесет одиночества… И другими вы станете, когда ваше одиночество вас очистит. Вместе будете. Рука его так говорит. И твоя, золотая… Если вытерпишь, если не сорвешься… — тут она увидела, что Рената снова хочет дать ей денег, и подскочила: — Говорила же, что ничего за это не возьму! Думаешь, моя милая, мы все — лишь бы обмануть? На этом не разживешься, ох не разживешься. Чисти душу-то! Ну, все, пора мне…
И, увидев двух милиционеров, цыганка поспешила исчезнуть. Рената поинтересовалась:
— Ты ей поверил?
— Мы позже обо всем этом поговорим, — будничным голосом откликнулся Саша. — Идем, подошла наша очередь. Тебе ведь стало лучше?
Они вошли в кабинку. Телохранитель зажал трубку между щекой и плечом, взял Ренату за локоть, а свободной рукой набрал номер. В Новосибирске было уже около восьми часов вечера.
На том конце к аппарату подошли быстро.
— Слушаю вас! — ответил мужской голос.
Саша подтянул Ренату еще ближе к себе и приложил трубку к ее уху, вопросительно двинув бровями.
— Я слушаю, говорите!
Девушка остолбенела и, широко раскрыв глаза, отрицательно покачала головой. Телохранитель выпустил ее и коротким шлепком по рычагам прервал связь. Какое-то время он стоял, потирая трубкой, исходящей тревожным гудком, переносицу, потом вышел, огляделся и тогда выпустил подопечную.
— Ч-черт! Вот черт, а! — в ужасе шептала Рената. — Они убили его, Саша?
— Я не знаю… Не думаю, но… Поехали к дантисту, Рената.
— Может быть, не нужно? У меня уже все прошло.
— До поры до времени… — он взял ее за руку и, ускорив шаг, повел к машине.
Рената почти бежала следом:
— Я боюсь стоматологов…
— А есть что-нибудь, чего ты не боишься?! — с досадой спросил телохранитель.
— А если будут дергать?
— Значит, будут дергать. Поверь мне, после всего, что было с тобой, это не так уж и страшно…
Девушка с недоверием прищелкнула языком. Они сели в машину и отъехали от здания главпочтамта.
— Почему ты злился, когда я сидела с этими кошмарными детьми? — вспомнила Рената.
— Потому что ты не умеешь отказывать.
— Ты проверял меня, что ли? Нашел время, я тебе скажу!
— Если ты не можешь или не хочешь что-то делать, ты не должна переступать через себя и приносить жертвы неизвестно кому. Это раз… Если же ты решила принести себя в жертву, то терпи и не жалуйся. Это два. Каждый достоин своего выбора.
