Колодец трёх рек. Москва приоткрывает вам тайны своих подземелий - Даниил Юрьевич Давыдов

– Да ладно вам, чего привязались? Всё со мной нормально, – ответил Костик, но как-то неуверенно. – Каких ещё потоков?

– Ты не дури! Серебро как губка всю энергетическую грязь впитывает и проявляет. Ты сейчас будешь с этим кольцом, как обезьяна с радиоактивным изотопом на ухе, ходить. Сам пострадаешь и другие через тебя пострадают! Выкидывай давай!

– Чего?

– Серьгу свою заражённую снимай и выкидывай.

– Да она не снимается!

– Снимай, кому говорю!

Костик нехотя попытался расстегнуть серьгу, но у него ничего не вышло.

– Говорю же, не снимается, – промямлил он.

– А ты сильнее потяни.

Наконец Балакин расстегнул серьгу и положил её на ладонь. Маленькое серебряное колечко было словно покрыто патиной. Растерянно моргая, наш товарищ смотрел на него, не зная, что делать дальше.

– Пойди вот туда в овраг подальше и выкини её, – напомнил Маклаков.

Нехотя Костик отошёл от нас, а вернулся уже без украшения. Он был расстроен.

– Не грусти! – подбадривал его шеф, когда мы шагали к метро. – Ты же сейчас сухим из воды, считай, вышел. Конечно, дозу чёрной энергии принял дай боже. Ну а что ты хотел? Это же канализация, система для человеческих испражнений, сточная вода, откуда там быть светлым энергиям? Чтобы там выжить, защита знаешь какая должна быть?

Недалеко от метро к нам подошёл странный человек.

– А вы ди-иггеры? – распевно и высоким голосом спросил он.

– А что, не видно? – огрызнулся Маклаков.

– Ви-идно-о! А ведь я знаю, чего вы и-ищете! Подземелье, где шумит вода-а!

Мы недоуменно переглянулись. Лицо нашего собеседника было круглым и без следов щетины. Толстые губы постоянно расплывались в широкой улыбке, на голове красовалась светлая панама с серыми следами рук на полях и на тулье. Весь он был каким-то пухлым, с белыми руками и складками на запястьях, словно младенец-переросток.

– Ну и дальше что?

– А я знаю, где она-а, пошли-и, – проговорил незнакомец и, раскачиваясь из стороны в сторону, словно стрелка метронома, побрёл к желтевшим за деревьями пятиэтажкам.

– Похож на бесноватого, – сказал шеф. – Посмотрим.

Наш проводник что-то причитал и улыбался. Но, пройдя метров двадцать, устало сел на край заросшей, давно не видевшей ремонта песочницы.

– Близко не подходим! – предупредил командир.

– Купим мы, бабушка, себе кисоньку, купим мы, бабушка, себе кисоньку, – бормотал провожатый, глядя куда-то мимо. – А кисонька – «мяу-мяу!».

– Ну, где твоё подземелье? – перебил его Маклаков.

– А уточка – «та-та-та-та», а курочка по зёрнышку… Я зна-аю где, там вода-а, голубая вода-а! – Незнакомец похлопал несколько раз по металлической ножке «грибка» и повторил: – Там вода-а!

– Подземелье где?

Этот ненормальный испортил настроение окончательно. Казалось, что он тоже был подослан к нам подземными духами, окрасившими Костикову серьгу. Досадливо плюнув в сторону, Маклаков процедил:

– За мной!

Мы развернулись, и завывания – «вода-а, там голубая вода-а!» – вскоре проглотил городской шум.

Удивительно, но в юношестве всё воспринимается совсем не так, как есть. Трудно разобраться, где причина, а где следствие, кто на самом деле является источником плохого настроения, а кто просто попадается под горячую руку, очутившись в центре события случайно.

Спустя всего несколько дней я увидел на Костике его любимую серьгу, она снова была такой же матовосеребристой, как и прежде.

– Я её тогда в карман сунул, – объяснил он. – Нашёл Вовка дурака – выбрасывать. Ну, она полежала в кармане немного и побелела, даже не чистил.

Оказалось, что серебро темнеет из-за сероводорода, такой же эффект может быть, если принять сероводородную ванну в санатории и не снять при этом серебряных украшений. Но как быстро появляется окись, так же быстро затем она и сходит. Ни при чём здесь отрицательные энергии, проклятия и тайные болезни, а изменение цвета серебряных изделий при высоком содержании в атмосфере сероводорода вызвано простой химической реакцией.

Глава 7

Знакомство с профессором

Вечером мне позвонил Задикян и предложил на следующий день поехать к профессору Колбукову. Мы встретились с Артёмом Аршаковичем на площади Никитские Ворота.

– Ты только Маклакову не говори! – предупредил он. – Вовчик его ненавидит. Да и Оресту не говори, что ты с Вовчиком.

– Почему? – удивился я.

– Ну, не знаю. Профессор считает Маклакова фармазоном[31]. Говорит, вместо того чтобы научной работой заниматься, тот только на телевидении выступает и сказки рассказывает.

Странные взаимоотношения царили в мире подземных профессионалов: все между собой были знакомы, все занимались, как мне казалось, одним делом – подземными исследованиями, но при этом что-то скрывали друг от друга, подсмеивались, одному нельзя было говорить то, другому это.

Мы вышли из тени громады ТАСС и побрели по узенькому тротуару. Откуда-то доносилось женское пение, звучало пианино. Но всё это было не вместе, а сливалось в какофонию, словно звуковые дорожки разъезжалась между собой, то отставая, то догоняя друг друга.

– Голос города! – обвёл рукой улицу Артём.

Где-то захохотал тромбон. Резкий и чистый звук, почти как голос тифона метропоезда, прокатился между домами и упорхнул за ржавые низкие крыши.

– Студенты к экзаменам готовятся!

– Какие студенты?

– Консерваторские!

Зажатая потрепанными домиками улица уходила вниз, шагать было легко, а если посмотреть чуть выше припаркованных машин, то можно было представить, будто летишь прямо к древнему и загадочному кремлёвскому шпилю, в прохладу каменных стен и вековой пыли с запахом голубиного помета. Но что-то смущало меня в моих же собственных мыслях. Я попытался ещё раз воспроизвести эту ассоциацию и понял: голуби! Слишком уж не вязались Кремль и голуби. Мне вдруг показалось, что на кремлёвских чердаках и в самих башенных шпилях должно быть как-то по-особенному, не так как на чердаках обычных домов.

– Артём, а в Кремле голуби живут? – поглядел я на Задикяна.

– Да нет, вряд ли. Пожалуй, голубей там нет. Там же орнитологический отдел с хищными птицами, вот те и распугивают голубей!

– А чем голуби вредны?

– Купола пачкают, памятники всякие. Насколько я знаю, в основном в Кремле ворон распугивают, ну и голубей заодно! Попробуй-ка на «Иван Великий» слазать, купол помыть! А Кремль – музей, непорядок, если такая красота грязной будет! У меня был один знакомый, в Кремле работал, в звёздах лампочки менял, ну и бывало, что помогал – мыл их, подшипники смазывал, звёзды же вертятся. Вот перед праздниками – Седьмого ноября, Первого мая – они за месяц начинали готовиться. Представляешь, работа какая интересная?

«День Седьмого ноября – красный день календаря», – вспомнился мне детский стишок.

– Артём, а что седьмого ноября праздновали?

Тот взглянул с удивлением:

– Как что? Великую Октябрьскую революцию! Знаешь, какой праздник был?