Колодец трёх рек. Москва приоткрывает вам тайны своих подземелий - Даниил Юрьевич Давыдов
Спустя много лет после получения моего первого опыта по погружению в различные подземелья родного города мне довелось побывать в системах разных городов и даже стран. Многолетней мечтой всё это время оставалась для меня и канализация Парижа. Поначалу я вовсе не собирался спускаться в неё самостоятельно, но получилось именно так.
В Париже существует замечательный и уникальный по-своему музей, расположенный прямо в канализационной камере, в которую сходятся сразу три коллектора – три подземные улицы, с трубами, кабелями, коммуникациями и лотками для тока нечистот. За несколько евро в кассе можно приобрести билет и в чистой одежде по лесенке спуститься в огромное помещение на набережной Сены для знакомства с детищем инженера Бельграна. Очутившись в Париже, я первым делом отправился именно в этот музей. Но каково было моё разочарование, когда выяснилось, что музей закрыт на реконструкцию и в ближайшее время, по крайней мере во время моего пребывания во Франции, уж точно не возобновит свою работу. Вечером я пожаловался на неудачу русскоязычной подруге – диггеру, или, как их называют там, «катафилу», то есть исследователю катакомб. «Не расстраивайся, – ответила она. – У меня на телефоне есть инженерная схема парижских коллекторов. Мы без труда попадём в музей через канализацию, раз у тебя такая мечта.»
Следующим вечером мы встретились с ней недалеко от музея парижской канализации и, изучив более подробно схему, отправились на соседнюю улицу. Парижские крышки колодцев оказались вовсе не такими, как московские. Они почти в два раза больше, с прорезью для специального ключа, который отодвигает щеколду, расположенную с обратной стороны крышки. Стоит ли говорить, что такой ключ тоже оказался у моей подруги. Время близилось к одиннадцати вечера. Улицы пустели, а вдоль припаркованных автомобилей, между тротуаром и зоной парковки, тянулся неширокий газон с высаженными рядком деревьями и видневшимися между ними люками. В первом колодце не оказалось лесенки, и нам пришлось его закрыть, зато во втором колодце лестница была. Со дна шёл совершенно сухой обетонированный коридорчик, уводивший под проезжую часть. На стенах были трубы, свисала паутина, и в целом возникало ощущение какой-то бесхозности, заброшенности, хотя это были самые что ни на есть действующие коммуникации. Форма коридора тоже оказалась причудливой, я бы сравнил её с замочной скважиной, сужающейся книзу и широкой сверху. Преодолев несколько десятков метров, мы вышли в перпендикулярный широкий канал-коллектор. Полукруглый, с возможностью прохода по бокам и достаточно глубоким лотком, по которому в сторону Сены бежал мощный поток сточной воды. Нет, там не было такого удушливого концентрированного запаха, как в московской канализации, но высокая влажность и зловоние всё же присутствовали. А ещё я сразу же заметил тараканов, неспешно и деловито расползавшихся в разные стороны от света наших фонариков. Мы вышли в музей, даже не промочив ног. Впопыхах осмотрели экспозицию и поспешили ретироваться обратно в коллектор. Была ли в музее установлена сигнализация – мы, конечно, не знали, но встречи с французской полицией всеми силами постарались избежать.
Отличается ли канализация Парижа от нашей? Как небо и земля! Отличается принципиально, и по своему устройству, и по архитектуре, и по внешнему виду узлов и сооружений, времени их постройки, а также по ощущениям, которые охватывают при спуске в системы. Наверное, человеку, не связанному с изучением подземелий, подобная авантюра – спуститься в Париже в колодец посреди улицы – может показаться из ряда вон выходящей. Но поверьте, большинство горожан и проникновение в коммуникации родного города воспримет как событие выдающееся и уникальное, память о котором сохранится на долгие годы!
– Балакин! Подняться наверх и доложить, что там с дождём! – распорядился Маклаков.
Костик пополз по лесенке, и нас снова обсыпало какими-то ошмётками вперемешку с ржавой трухой.
– Нормально, поднимайтесь! – послышался сверху голос.
– Р-разрешаю подъём! – скомандовал шеф и, не дожидаясь нас, быстро поставил ногу на ступеньку.
Очутившись на поверхности, я полной грудью вдохнул воздуха. Никогда он ещё не казался мне настолько свежим и чистым. Одежда отсырела, и если её не успел промочить внезапный ливень, то это за десять минут сделали подземные испарения. На ботинки налипли комья серо-оранжевой субстанции – растворённого бетона и коррозирующего металла.
– От вас воняет, сэр, как от бомжа! – воскликнул Маклаков, хлопнув по плечу Костика.
– От вас тоже воняет, сэр! – улыбаясь, ответил тот.
– К тому же у вас такая грязная рожа, как будто вы ночуете на помойке.
– Благодарю вас, сэр!
Я посмотрел на Балакина, возившегося с колодезной крышкой, и вдруг заметил, что небольшая серьга в его ухе стала почти чёрной, хотя мог поклясться, что до спуска видел серебряное колечко, а сейчас оно было тёмное, с переливом в рыжину. Не то чтобы я каждый раз пристально оглядывал своих друзей с головы до ног, придавая значение каждой мелочи, но изменение цвета серьги было настолько внезапным и очевидным, что не заметить этого было просто невозможно.
– Чего ты? – спросил Костик.
– Серьга почернела.
– Подумаешь.
– Она сейчас почернела в коллекторе.
– Ну и что?
– Почернела, говорите? – очень серьёзным и каким-то скорбным тоном проговорил шеф, подходя к нам. – Это значит, ты сейчас таку-у-ую дозу отрицательной энергии хапнул… Интересно только, это связано с гибелью там этого телевизионщика или ты
