Андрей Иванов - Славное море. Первая волна
Глава вторая
IНу, вот и все.
Мать отставила на край стола полуостывший утюг. Позвала Надю.
— А ну-ка, сложи форму.
Надя сначала примерила к груди белую блузку. Глаза засветились радостью, на губах появилась улыбка, которую не видели у нее уже много дней.
Девочка быстро сложила синюю юбку, потом, стараясь не смять рукава, положила на нее блузку.
— Теперь, кажется, все, — и Анна Ильинична устало села на табурет.
Надю собирали в пионерский лагерь. Путевку она получила от месткома электростанции, где мать работала уборщицей.
Девочка вдруг вспомнила что-то и убежала. Через минуту она вернулась и поставила, теперь уже перед Геной, ботинки.
— Я совсем забыла, что они у меня с дырой, сделай С ними что-нибудь.
Гена осмотрел правый ботинок, задумчиво покачал головой.
— Ничего себе дыра: головка совсем оторвалась. Горит на тебе все.
— Тут все по шву, — старалась уговорить его Надя, — папа сразу бы сделал.
Отец не был профессиональным сапожником, но всю обувь чинил дома сам. Гена пожалел, что мало приглядывался к его работе. Теперь до всего нужно доходить самому.
Анна Ильинична молча принесла из чулана суровые нитки. Гена скрутил из них несколько концов, навощил варом. Получилась дратва. В старом ящичке отца нашел пучок щетины. В конец каждой дратвины вплел по длинной гибкой щетинке. У сапожников эти щетинки выполняют роль иголки.
По-мальчишески посапывая носом, он неторопливо и сосредоточенно натягивал разошедшиеся края кожи и ловко прокалывал в них дыру. Потом брал щетинки, которые держал во рту, просовывал их в отверстие навстречу друг другу и за ними продергивал дратву.
Шов получался двойной, крепкий и ровный, как на швейной машинке. Гена шил, ни на кого не оглядываясь, п с каждым стежком радовался своей рабочей удаче.
Надя сидела на корточках и, наклонив черноволосую голову, терпеливо следила за работой брата.
Он увидел ее чуть насупленные густые брови и, усмехнувшись, спросил:
— Что смотришь? Думаешь научиться?
Она приложила палец к губам и не сразу, по-взрослому сокрушенно, сказала:
— Не выйдет у меня.
Не поднимая головы, он басовито ответил:
— И не надо, не девчоночье это дело. Вон у мамы шить учись. Ей одной на нас не наготовиться — большие стали.
Кончив работу, внимательно осмотрел ботинок. Поставил его перед сестрой и спросил:
— Так ладно будет?
— Ой, хорошо! Спасибо, — обрадовалась девочка и понесла ботинки чистить.
Не успел Гена убрать свой небогатый сапожный припас, как Надя вернулась с начищенными ботинками. Но радости на лице ее уже не было.
— Гена, можно тебя попросить еще об одном, — чуть слышно сказала она, потупясь.
— Что спрашиваешь? Говори сразу.
— Починил ты ботинки хорошо… Только когда начнешь работать, купи мне с первой получки новые. Ну, пусть не ботинки, а сандалии, а только новенькие… Всем девочкам купили, а я одна…
На лбу Гены легли две глубокие продольные морщины. Черные брови опустились ниже и плотно сошлись у переносицы. Раньше это все требовали от отца. Теперь Надя спрашивает у него. Скоро спросит и мама, а ему уже спросить не у кого. Значит, надо скорей искать работу.
— Ладно, куплю, — решительно сказал он, сматывая остатки дратвы в клубочек. Хотел прибавить: «Кто же тебе еще купит?» — но сдержался.
— Можно и не с первой, а со второй, — сказала Надя.
— Обязательно купим с первой. И ботинки и сандалии. Будешь ходить не хуже других. Одна ты у нас.
На следующий день Надя уехала в лагерь, и в маленьком доме Серовых стало совсем тихо.
II…Дав обещание сестре скоро обуть ее в новые башмаки, Гена уже не мог откладывать день устройства на работу. Но куда пойти? Раньше он как-то не готовился к этому, надеясь идти учиться дальше. А теперь надо решиться. Решиться раз и навсегда. И тогда всю жизнь или благодарить или ругать этот день.
Попробовал посоветоваться с матерью.
— Любое дело кормит человека, Гена, — сказала Анна Ильинична, любуясь сыном, во всем напоминавшим отца. — Только лучше, если ты выберешь дело по душе. Вот у меня оно маленькое, а сделаю все к положенному часу, и на душе светло, как в чистых комнатах. Директор как-то сказал: «От вашей чистоты, Анна Ильинична, мне каждый день воскресеньем кажется». Потом зарплату прибавил. Про зарплату я-то уже забыла, а вот слов его забыть не могу.
Сама посветлела лицом, глянула на свои натруженные, в выпуклых венах руки.
— Войдет твоя душа в дело — оно хорошим будет. Руки от него не оторвешь. А не войдет — не жизнь, а мука будет.
Мать ушла на работу, Гена остался один. А через минуту, шумно шаркая ногами, вошел Митя Быстров. Стрельнул озорными глазами.
— Ты один?
И, не дожидаясь ответа, спросил:
— В какой институт мне подать заявление? Сел на табуретку, кинул руки на стол.
— Прямо голова кругом идет.
Гена опустился на скамейку у противоположного конца стола и никак не мог понять тревоги приятеля.
— Иди, в какой хотел раньше.
— А я еще и не хотел, — простодушно признался Митя и смущенно захлопал короткими светлыми ресницами. — Ждал, когда получу аттестат.
— Тогда иди работать.
— Работать это потом, если провалюсь. А пока попробую куда-нибудь поступить.
И вдруг поняв, что все говорит только о себе, спросил:
— Ну а ты как?
— А я собираюсь работать. Думаю, куда бы податься.
— Подумаешь, печаль. Куда ни пойдешь, везде примут.
Он бегло перечислил много мест, где можно найти интересное дело.
Гена и не представлял, что в их маленьком городке столько производственных предприятий.
— У тебя почти рядом кожевенный комбинат, — продолжал Митя. — Там всякой работы до черта.
— Можно и на комбинат, — согласился Гена. — Сапожным делом я уже занимался. Надьке ботинки починил — не нахвалится.
— Там не только сапоги шьют, а для тебя, наверно, и канцелярскую работу найдут.
— Это, пожалуй, неплохо, — согласился Геннадий. — Словом, смотря какая работа.
— В отдел кадров пойдем вместе, — предупредил Митя. — Несмелый ты. Сунут тебя куда-нибудь на задворки, а я тебе помогу хорошее дело подобрать.
Веселый, общительный, Митя действительно мог хорошо помочь при разговоре в отделе кадров, и Гена согласился.
Кожевенный комбинат, крупнейшее предприятие Леногорска, находился недалеко от новой электростанции. Собственно, новая электростанция, кожевенный комбинат и еще лесозавод и составляли собой крупный пригород со своей планировкой улиц.