Андрей Иванов - Славное море. Первая волна

— Ладно, кисло у тебя на душе, сам вижу, — миролюбиво заговорил Митя. — Не расстраивайся зря. Каждый день нанимают. Им всякий труд нужен.

Автобус в рабочее время ходил полупустой. На остановке почти не задерживался. Гена и Митя едва успели вскочить на подножку, как он уже покатился в город. Днем и на городских улицах было малолюдно. Безоблачное небо дышало жарой. На торцовых мостовых плавилась смола. Во всех этажах домов настежь раскрыты окна. Под окнами в полный лист зеленеют березы и тополя, зацветает черемуха.

— Тебе, может, прямо в тресте найдут работу, — шепотом, чтобы никто не слышал, сказал Митя. — Только ты сам особенно не лезь. Говорить буду я.

Гена подумал, что в тресте работать, конечно, неплохо: и работа канцелярская, не тяжелая, и оклады, наверно, хорошие. Мама, конечно, обрадуется. Жаль, что ездить из дома в трест далеко. И шепотом ответил:

— Ладно, там видно будет.

Автобус почти не задерживался на остановках. Только в одном месте пришлось постоять: воспитательницы детского сада вели через дорогу малышей в сквер.

В отдел кадров треста набилось много народу. Все это были люди степенные, пожилые. Каждый из них принес сюда свои запахи: от плотников остро пахло свежеоструганным деревом, от каменщиков — раствором цемента, известью.

Ребята чутко прислушивались к разговорам, и настроение их падало. Почти все приходящие имели специальности и опыт работы. Большинство — техники, прорабы, бригадиры. Некоторые из них даже не нанимались, а просто их переводили с места на место. Они быстро получали путевки на объекты.

Гена и Митя, по обоюдному согласию, переждали всех и последними подошли к столу инспектора по кадрам.

Митя сразу же оттер друга в сторону и сказал инспектору, что Гена закончил десятый класс и хочет поступить в трест на какую-нибудь работу.

— На канцелярскую? — сразу спросил инспектор и выжидательно наклонился вперед.

Гена увидел в этой позе что-то обнадеживающее. Казалось, что инспектор только и ждет его согласия. И он поторопился с ответом:

— Да, конечно. В трест куда-нибудь.

Инспектор ждал другого ответа и, разочарованный, отрицательно покачал головой.

— Нет у нас вакансий.

— Ну, конторщиком в бухгалтерию или табельщиком куда, — солидно, не торопясь, повел разговор Митя.

— И табельщики не нужны. Набираем только людей С производственными специальностями. Плотники нужны, печники. А вы без квалификации. Вот если на известковый склад. Туда несколько человек запрашивают на погрузку извести.

— Это нам не подходит, — наотрез отказался Митя. Короткие ресницы его воинственно смотрели на инспектора.

— А кто, собственно говоря, ищет работу? — рассердился инспектор. — Вы или ваш товарищ?

— Это не имеет значения. Пошли, Гена.

Инспектор задумался. Ему хотелось чем-нибудь помочь этим молодым людям, видно только что начинающим свою трудовую жизнь. Но Митя уже вытолкал приятеля из комнаты, а сам, уходя, громко хлопнул дверью.

На улице Гена вспомнил утреннюю встречу с Антониной Петровной, свои надежды на успех в поисках работы и чуть не заплакал от обиды и растерянности.

— Вот тебе и башмаки и сандалии, — вздохнул он и покачал головой.

— Что ты говоришь? Какие башмаки? — растерянно спросил Митя.

— Сестре я обещал купить с первой получки. Старенькие у нее. Просила меня очень.

Притих и Митя. Неудачу Гены он переживал, как свою. Ему тоже было обидно до слез. Но характер у него был легкий. Горе у него не задерживалось, как вода в решете.

— Не хмурься, — махнул он рукой. — Подождем немного, а потом опять пойдем. Пока Надя вернется из лагеря, у тебя обязательно будет получка.

А через минуту он остановил Гену и, заблестев глазами, заговорил:

— И что мы с тобой за недогадливый народ! Пойдем в райком.

— Это зачем же? — удивился Гена.

— На работу пошлют.

— Я в райком не пойду.

— Да что мы, чужие, что ли? Ходят же ребята!

— А я не пойду. Райком не нянька для комсомольцев. Легкомысленный ты человек, скажут, раз тебе все время подпорки нужны.

Митя не стал противоречить приятелю, но в душе твердо решил: в случае второй неудачи повести его в райком комсомола.

…В этот вечер Антонина Петровна не дождалась Гены. Не пришел он и назавтра. Она решила пойти к нему сама, но передумала и пошла к Мите.

Тот сидел во дворе на низенькой скамеечке и плел из прутьев мордушку.

Увидев тихо подошедшую учительницу, вскочил, одернул рубашку.

— Ладно, сиди, сиди, — сказала она, — я только на минуту.

Сама села на табуретку, а он рядом на свою скамеечку.

— Докладывай, чем кончился вчерашний поход, — приказала она.

— Плохо, Антонина Петровна.

— Говори все.

— Не взяли Гену нигде. Мы и в комбинате были, и в стройтрест ездили…

— И нигде нет работы?

— Канцелярской нет. Нужны только специалисты, мастера. А так, только чернорабочих берут.

— А вы не согласились?

— Да как же согласиться? Не для этого же учились. Среднее образование имеем.

Что-то в поведении Мити учительницу начало беспокоить. «Что же именно? — мысленно спрашивала она сама себя. — Барская пренебрежительность к черной работе? Или, может, это — неумение начать жизнь, растерянность?»

— Так… — уже сухо сказала Антонина Петровна. — Значит, вы только учились? А те, кто работает, это люди второго сорта? Как же тогда они приобрели свои специальности, на сложных машинах научились работать?

— Так и. Гена же согласен был к станку, а ему чернорабочим предлагают, известку пересыпать…

— Надо было идти пока на любую работу, — уже мягче сказала учительница. — А там пригляделся бы… На производстве легче выбирать специальность. Надо помнить главное: труд не терпит барства.

От Мити Антонина Петровна отправилась к дальнему родственнику Гены Ивану Демидовичу Вагину.

Жарко. Река рядом, но прохлады от нее нет. Легкое, чуть заметное движение воздуха шло не от реки, а наоборот, с суши на реку, и город изнывал под солнцем.

Гена томился больше других. Он не у дела. Нельзя же называть настоящей работой то, что он с утра полил огородные гряды, убрал в доме. Не это ему нужно. И мать ждет от него не этого.

В доме прохладней. Он сидел у окна и смотрел во двор. Сонные куры убрались в прозрачную тень сарая. Одна белая курица не смогла добраться до тени и, расслабленная, валялась прямо под солнцем.

Он медленно думал о странном явлении: на Севере зимой известные всему миру лютые морозы, а летом нестерпимая жара.