Тяжкое золото - Александр Михайлович Минченков
Сознание воспроизвело, как тело пронзила боль, и он раненый свалился с коня и как спустя какое-то время кто-то из преследователей зло бросил: «И поделом им всем, пусть лежат на съедение зверям. Некогда нам тут похоронными делами заниматься…» – и всё уплыло, не слышал ни говор людей, ни храп лошадей, ни удалявшиеся звуки топота копыт.
– Тихо, тихо, лежи. Не время напрягаться тебе, – ответил незнакомец.
– Где Упырь? Где золото?.. – простонал Рябой.
– Какой упырь? Нет здесь никаких упырей, про золото тоже ничего не ведаю. Лежи, говорю, а не то и будешь так бредить день и нощно, – прозвучал ответ.
Рябой туманным взглядом обвёл жилище. Землянка старая, четверо узких нар, тёсаный стол, лавка, на столе свеча, горка сухарей, недоеденная кость с мясом, небольшой серый кулёк, похоже наполненный солью, у печурки копошится мужик изрядно обросший, и не понять, сколь лет ему. При входе небольшая полка из широкой доски, на ней стоят миски и два изрядно закоптелых котелка, видать, отслужившие своим хозяевам не один год.
Зимовщик Семён Драгун суетился подле печки, но тут, оставив её в покое, приблизился к Рябому.
– Ты лежи спокойно, весь бред-то и уймётся, слаб ты ещё.
– Кто вы?.. – простонал Рябой.
– Лежи, говорю, худого тебе ничего не будет, коли не пакостным окажешься. Спасли мы тебя, вот ты у нас в гостях получается, – пояснил Драгун.
– Кто вы? – снова с беспокойством в голосе промолвил Рябой.
– Вот заладил, кто да кто. Долго рассказывать надобно, а ты, говорю, слаб ещё, одыбаешь вот и поведаем. Семёном зовут меня. А вообще нас трое: окромя меня – Кузьма Кожемяк и Данила Разумный. Оба сейчас дровишками на улице занимаются. Было-то четверо, один намедни представился, словно нары тебе ослободил, а то б на полу стонал, ворочался. Одёжка-то у тебя неказистая, так найдём, во что переодеться, как поднимешься.
«Что ж за люди? Что ж не раскрывает кто таковые? Хотя, если б вражины были, не спасли бы, докончили. Стало быть, напрасно я напрягаюсь, стану на ноги, разберёмся…» – поразмыслил Рябой и снова впал в тяжёлую дремоту.
Откуда было знать Рябому, как он оказался в землянке таёжников и что это за люди?
В то время когда за ним и его подельниками неслась погоня, Семён Драгун с Данилой Разумным расставляли петли на кабаргу, и тут услышали выстрелы за скалами гольца. Насторожились – что же это может быть? Хотели удалиться в глубь леса, спрятаться, но любопытство взяло верх. Скрытно приблизились и издалека увидели картину: вооружённые верховые в серых шинелях гнались за двумя всадниками, и, судя по одёжке, за людьми простыми, но и тоже, видать, не без оружия – отстреливались.
– Наверно, арестанты беглые, не иначе, – предположил Драгун.
– А можа и злодеи какие, – отозвался Разумный.
– Можа и злодеи, – согласился Драгун. – Поглянем, что будет. Вишь, одного положили, а у второго коня подстрелили.
– Плохо, что в нашу сторону тикают. Это уж никак не желательно. О, беда будет, если нас дознаются.
– Смотри, и второго свалили. Меткие стрелки, ничего не скажешь.
Видели Драгун и Разумный, как военные погрузили мешки, что были у преследуемых и, не задерживаясь, уехали, оставив убитых лежать на земле.
– Погано поступили – не убрали за собой. Это что ж за служивые такие? – промолвил Драгун. – Решили всё на тайгу-матушку списать.
– Это так, – согласился Разумный. – А мешки-то с добром каким-то враз забрали.
Всё стихло, и Драгун с Разумным спустились со скал, приблизились к месту поверженных беглецов. Семён вдруг приметил, как у одного на руке палец шевельнулся. Прильнул к нему.
– Глянь, а этот-то дышит, – прошептал Семён.
Данила присел к раненому, потрогал пульс. Пульс прощупывался слабо, но давал знать – человек жив.
– Хм, и в самом деле живой, – подтвердил Данила. – Что ж с ним делать-то будем?
– Ты знаешь, Данила, мы на своём веку порядком нагрешили, пора бы хоть одно доброе дело сотворить – спасти надобно его. Поставим на ноги, кто знает, что за человек, можа, и помощь от него, какая нам будет.
– Весу-то в нём полно, надорваться можно, – с неохотой отозвался Данила.
– Унесём. Живой всё же, не мертвец свинцовый.
– Знать, их было не двое, а более, раз пальбу такую устроили.
– Наверняка до них ещё кого-то положили. Снесём раненого, вернёмся и проверим, – решил Драгун. – Я так разумею: какие есть трупы закопать надобно, не след оставлять в таком виде.
– А нам надо это? – возразил Разумный.
– Надо, Данила, надо. Вороньё ладно, а ежели медведи человечину попробуют, так они после их съедения жизни нам не дадут – будем страх в животе носить.
– Это верно подметил, в таком разе дело говоришь.
– Гуртом вернёмся и уладим как надо, зароем и каменьями заложим. К тому ж смотри, сколь мяса нам привалило, – Драгун кивнул на убитую лошадь. – Освежевать бы надо, на сколь дней пищи, ого!
Уже где-то под новый год, в один из зимних дней Рябой впервые самостоятельно вышел из землянки на улицу. Солнце стояло в зените, кругом виделся ослепительно-белый снег, запорошены невысокие кустарники, их верхушки только и торчали из-под снега. Ели приняли на свои хвойные лапы охапки снега, иные, не выдержавшие тяжести, его сбросили, оставались без снежного наряда и показывали свою колючую зелёную прелесть. Лиственные же деревья спали голыми, однако лёгкий иней охватил их со всех сторон: каждую ветку, каждый отросточек, лучи солнца отражались в них миллионами искорок, отчего выглядели деревья словно хрустальными, нарядными, сказочными.
Вспомнилась Рябому недавняя беседа с Драгуном и его товарищами, спасшими и выходившими его. Как же был удивлён он, узнав: люди эти – спиртоносы. Ранее работали на прииске, но не выдержали тяжкий труд и, захотев познать лёгкую наживу, сошлись с матёрыми спиртоносами. Доставку спирта такие бывалые предприниматели осуществляли из посёлка Мача, что стоял на реке Лене. Лошадьми или оленями они привозили бидоны со спиртом до своих людей, которые и занимались на золотых промыслах его тайным сбытом. Доставляли спирт и до землянки, где обитали Драгун со своими соратниками.
А охочих рабочих, желавших купить и потребить горячительный напиток, было на приисках достаточно. Многие от безысходности и тяжкого труда окунали в алкоголь свою душу. Кое-кто и спаивались, ведь спиртоносы продавали сей продукт дешевле, нежели он стоил в лавках «Лензото». Иные за спирт готовы были отдать припрятанное на чёрный день золото, спустить последние гроши. Поистине безысходность и
