Тяжкое золото - Александр Михайлович Минченков
Оно и Рябой знал про спиртоносов, скрытно осуществлявших доставку спирта из далёкого села Витим, расположенного на реке Лене. Появлялись торгаши со спиртом на всех приисках Ближней Тайги и, конечно, на прииске Мариинском. Не раз покупал он с Упырём у них это зелье, когда потребить хотелось. Ведь дешевле, да и для отчаявшейся души от обещанных посулов хозяев промыслов забыться помогало.
А тут вот и сам оказался средь таковых. Знал Рябой, что эти люди наряду с подпольной торговлей спиртом, совершали иной раз разбойные нападения на отдельных старателей и на малые добычные участки, угрожали и отбирали намытое золото. Скрывались и редкий случай, чтоб кто их мог поймать – знали они тропы потаённые да места глухие таёжные и уходили от преследователей. Стоянки же проживания в большом отдалении устраивали в непроходимых дебрях, где только зверь пройти мог, иль птицы таёжные пролетали. Но те спиртоносы, которые попутно и грабежом промышляли, не задерживались, уходили с награбленным добром, покидая промыслы. И было на чём – отбирали у якутов часть оленей, уходили и бесследно исчезали. Спирт же в основном в сезон добычи золота сбывался. В такой период у части рабочих и деньги имелись, и золотишко кое-какое подъёмное появлялось. Так что было на что менять.
Спиртоносы были настоящим бичом для промыслов. Власти организовывали группы охотников для истребления этих своеобразных диверсантов, наносившие урон промышленникам: хищение золота, спаивание людей, продажа спирта помимо лавок «Лензото». Поговаривали: будто бы и сами охотники если вылавливали грабителей, то их в тайге убивали, а золото присваивали себе, начальству же докладывали, якобы не поймали разбойников. Но делалось это ими от случая к случаю и в скрытости, дабы не навлечь на себя подозрений и остаться при службе.
Рябой узнав ближе своих спасителей, в благодарность согласился помогать им во всём. «Одному идти в зиму до дому через тайгу, эта затея заведомо безнадёжная – сгину не за грош. Другое дело – предложенная спиртоносами работа меня устраивает. Хоть и риск есть, но это не мантулить на горных работах. А тут и заработать можно, а значит, и капитал какой сколотить удастся, а там время покажет…» – так рассудил Рябой.
Не выходило у Рябого из головы и золото, что затонуло вместе с Прохой в речке Жуе. Прямо зуд нетерпения донимал его. Ведь два пуда на дне лежат, и место он хорошо помнит. Одному из реки вытащить не под силу, нужны помощники. А есть ли в спиртоносах надёжа, одолевали его сомнения. Кто знает, поднимут все вместе золото, а его грохнут. Но мысли тут же такие отбрасывал – всё ж спасли, не бросили, значит, люди неконченые, есть в них душа человеческая.
«Каков же в мире этом народ разный…» – стал задумываться Рябой часто о людях и о жизни своей прожитой. С кем судьба сводила его мерил: чего он на земле этой достиг? И не находил ответа. Всё как-то понапрасну годы пролетали, сам ничего доброго не видел, и людям радости не приносил. Свалился в грешную яму – воровал, грабил, убивал… Последнее, его больше угнетало, ведь жизни людей лишал. «А придётся ответить за это когда-то, придётся. Как ни крути, за все деяния человек пред Богом в ответе, не помилует, накажет муками. Вона: Упырь и все мои сотоварищи, страх и совесть потерявши, ушли в мир иной ни за грош, так и не изведав счастья. А чем лучше я? Ох, и тяжкие ж думы ноне в голову лезут, ни доведи Господь до гибели…» – такие размышления наряду с утраченным золотом порой одолевали Рябого.
Делиться сокровенными мыслями о затопленном золоте в речке Рябой пока не торопился, всё приглядывался к своим новым знакомым, обдумывал, что да как. «Весна придёт, а там и поглядим», – решил для себя Рябой.
И весна пришла. Ранняя, дружная. Снег быстро таял под яркими лучами солнца, тяжелел, превращался в воду, а тут уж ручьями устремлялся по склонам долины к речкам. Вода в речках набирала силу весело журча, неслась по течению к устью, вливалась в более крупную полноводную реку Жую, а та напряглась и взломала свой ледяной панцирь, крошила его и понесла далее шумным потоком.
Жуя, освободившись ото льда, оставила лишь на своих берегах кое-где остатки от ледохода, она несла свои воды до Чары, а далее их принимала Олёкма.
С приходом весны Рябой чаще стал думать о затонувшем золоте. «Если расскажу и всё образуется как надо, свою долю заберу – и айда с этих мест. А доля моя явно на половину тянет. А это ж цельный пуд! На оленях выеду до Читы, а там и до хаты. А можа и в городе останусь, кто меня в деревне ждёт… – Тут Рябого осенило: – Вот только получится ли этот пуд в долю свою определить? Могут же не понять меня и решат иначе – делить на всех поровну. Надавишь буром – взбухнут и положат. Тут жадность неуместна. Ладно, оно и четвёртая часть с хорошим достатком, главное, чтоб найти и вытащить это золото…»
В один из дней прибыли до зимовья на лошадях двое ездовых. Окромя лошадей, что под всадниками, четыре лошади были завьючены бидонами, наполненными спиртом. По два бидона на каждой кобыле.
– Принимай груз, Драгун, – не поздоровавшись, сразу с порога бросил с усталости один из всадников. И тут, заметив незнакомца средь сбытчиков спирта, насторожился: – А это кто таков?
– Не беспокойся, Еремей, это свой человек, стреляный. Спасли мы его, а теперь в добрых помощниках будет. Никита-то у нас ещё по осени представился, сильно занемог и…
– У него чего язык отвалился, чтоб самому про себя рассказать? – Еремей сверлил глазами Рябого. – Как звать-то?
– Матвей, Матвей Брагин, – ответил Рябой. – С прииска Мариинского. Сбёг с сотоварищами, да вот настигли нас, всех положили, один только я и выкарабкался. Спасибо мужикам – выходили.
– Что-то не слышал прииска такого. А почто сбежали-то? – Еремей продолжал глазами изучать Рябого.
– Прииск Мариинский в верховье русла Бодайбинки находится, к Ближней Тайге относится, в нескольких десятках вёрст от главной промысловой конторы, что на Надеждинском. А сбежали от жизни уж больно пагубной.
– Поня-ятно, – протянул Еремей. – Что ж включайся в компанию. Работа у нас не пыльная и с заработком. При усердии
