Рождение чудовища - Гульнара Черепашка
- Что украшают?
- Ваши вожди живут в шатрах, - колдун тяжело вздохнул. – Ты уже видела поселок. Это место, где люди живут и не кочуют. Правитель – это вождь, который правит целым народом, который живет на одном месте. Строит там поселки, а то и целые города. А дворец – это… шатер такой – неподвижный, как дом, и очень красивый. Он из камня – вот, как здесь постройки. Только просторный и богатый.
Накато, помедлив, кивнула. Объяснение колдуна оставило чувство невразумительной мешанины. Он лишь махнул рукой – сам увидел, что она ничего не поняла.
- Мне обещали плату за то, что я выживу Бапото из этих мест, - повторил он. – Выживу его самого, так, чтобы месторождение малахита и меди осталось невредимым. И постройки пригодятся. Ну, и чтобы никто другой не зарился на эти земли.
- А желание зариться у них исчезнет, когда поползут слухи – мол, здешнего вождя прогнала хозяйка гор. Разгневалась за что-то.
- Именно так!
- И что тебе дадут в уплату? Что может быть нужно колдуну? – она с любопытством на него уставилась. – Ты можешь пойти куда угодно, набрать любых трав. Поставить шатер в любом месте, найти еду. Дикие звери тебя не тронут. Я знаю, что иногда платят серебром, и даже видела как-то серебряную монету. Но на что тебе серебро?
- Серебряная монета в степи? – удивился Амади. – Вот это примечательно! Но нет, мне заплатят не серебром. А кое-чем куда более ценным. Ты и сама увидишь – такое стоит видеть своими глазами.
Девушка кивнула. Она помнила случайно услышанный обрывок разговора брата со стариком Аситой. Серебро высоко ценили. Так высоко, что даже выше меди. Правда, зеленый камень малахит она впервые увидела, очутившись здесь. Быть может, и были у кого-нибудь в степи зеленые малахитовые бусы. У них в кочевье – точно не было. Мунаш непременно пожелала бы себе такие. И получила бы их.
Лицо красавицы Мунаш, любимой жены брата, неожиданно ярко стало перед внутренним взором. Да помилуют ее боги охоты. До чего все-таки хорошо, что она не дома!
Небо затягивал ранний зимний сумрак, над кромкой гор вдали появились две самые первые звездочки. Иму, должно быть, уже не явится. Скоро – костер, зеркало и зов человеческого вождя до самого рассвета. И духи. Неведомые духи, тянущие прямо к ней черные корявые пальцы.
Право слово, лучше уж духи, чем Мунаш с ее капризами и оплеухами!
*** ***
Вскоре Накато прекратила обращать внимание на духов.
Они были здесь, рядом. Постоянно. Сделались чем-то обыденным – как все время горящий костер, как горы со всех сторон, как небо над головой.
Девушка привыкла видеть, как меняются очертания ветвей кустарника в зеркальном отражении по ночам, в тусклых отсветах костра. Это происходило каждый раз, как приходил отклик от вождя Бапото. Накато на расстоянии чувствовала его растерянность и злость. И отвращение – к ней, мешающей спокойному сну, к самому себе, собственной слабости.
Каждую ночь отклик приходил все быстрее. Однажды Накато, только лишь усевшись к зеркалу, ощутила, что Бапото уже не спит – ждет ее зова.
Ощущение собственной власти пьянило. Сильный человеческий вождь боялся ее, бывшую рабыню! Он боялся ее зова, был беспомощен перед ним.
Амади продолжал понемногу учить Накато местному наречию. Должна ведь она будет как-то объяснить Бапото, что владычица гор не желает его видеть на своих землях! – объяснил он. Негоже, чтобы эта владычица изъяснялась, как пастушка с равнин. И несколько уже выученных ею фраз – это слишком мало. Как только Амади оказался доволен ее успехами в изучении горского наречия – она начала донимать Бапото. Называла нечестивцем и грозила карами.
Амади прекратил разговаривать с ней на родном языке, и ей запретил. Полностью перешел на наречие местных.
День проходил за днем, ночь за ночью. Делалось холоднее и холоднее. Люди в поселке продолжали долбить скалы, доставая из них зеленый камень малахит и медь. Снег не лежал, таял вокруг печей, в которых плавили руду. Строительство закончилось, теперь люди долбили упорно скалы, расширяя и углубляя проходы в них. Вытаскивали руду и камни целыми грудами, свозили к поселку на тележках с колесами. От гор и поселка постоянно доносился шум, начинавшийся на рассвете, и стихавший лишь после заката.
Бапото не проявлял намерения бросить все и покинуть место.
Накато озадачивала эта двойственность. С одной стороны – вождь явно слышал ее, зов в ночи выбивал его из колеи. Девушка ощущала его страх, отвращение, усталость. И в то же время – он не допускал и мысли о том, чтобы уйти.
Он не боялся? Считал, что способен бросить вызов богам и духам? Или просто был чересчур упрям и не привык отступать?
Амади считал, что это неважно. Но ее это тревожило. И Иму время от времени подбрасывал хвороста в костер сомнения: мол, Бапото не желает слушать, отмахивается от предостережений. По ночам не спит – но делиться сомнениями с ним, Иму – почти признанным знахарем поселка – не пытается.
Амади хмурился, но продолжал ночные упражнения с зеркалом. И учил Накато чисто говорить на горском наречии.
Изредка Накато отправлялась в поселок – показаться на глаза обычным жителям. Те вроде как привыкли к ней, пугались меньше. Амади, когда девушка говорила об этом, усмехался: мол, такова природа человеческая. Ко всему люди привыкают. Мол, вождь Бапото тоже почти привык не спать ночами – недаром днем дрыхнет!
А в один из дней колдун заявил: раз уж Бапото привык не спать по ночам – пора горной хозяйке самой к нему наведаться! Более-менее чисто на местном диалекте эта хозяйка говорить выучилась.
Испуг Накато порядком позабавил Амади. Всласть посмеявшись, он заявил, что будет рядом. Зато – сказал он – в этот раз не придется прятать глаза от призраков, которые только и ждут, как бы полакомиться свежей глупой душой.
*** ***
Поселок спал. Рыть и стесывать камни – утомительное, должно быть, дело. Так что люди крепко спали, устав за день. Никто не услышал невесомых шагов Накато, когда она прошла к постройке, внутри которой спал Бапото.
Девушка нырнула внутрь и притворила за собою дверь.
