Владимир Прибытков - Потерянный экипаж

Старик пожал плечами, показал на деревню: там, мол, спрашивать надо!

Кротова вздохнула с сожалением.

— Нет! — сказала она. — Нам надо в Будапешт. В деревню мы идти не можем…

Достав золотую цепочку, она все-таки уговорила старика продать им одну овцу.

Они с пастухом пошли к стаду, изловили молодого барашка, связали ему ноги, зарезали, и старик принялся свежевать тушу.

— Собирайте хворост, товарищ капитан! — распорядилась радистка. — Шашлык есть будем!

Мальчишка, сообразив, чем пахнет дело, уже таскал сушняк.

— А дым? — побеспокоился Бунцев.

— Э! — беспечно сказала радистка. — Это же не мы, это пастухи. Стадо издалека приметно. Никто не придет.

Затрещал костер. Потянуло горьким дымком.

— Вот и скоротаем время, — сказала Кротова. — И пастухи довольны. Тоже небось не каждый день мясо видят.

Старик резал сочащееся кровью мясо, нанизывал на прутья.

Мальчишка зашел под ветер, распахнул пиджак, жмурился от дыма, грелся. Собака, лежа поодаль от огня, облизывалась и повизгивала.

— Как туристы мы, — сказал Бунцев. — Тишь да гладь…

Он взял кусок мяса, швырнул собаке. Та поймала кусок на лету, опрометью бросилась под куст, зарычала. Старик проводил ее осуждающим взглядом.

— Зря, — сказала Кротова. — Это вы зря, товарищ капитан. Это крестьяне не одобрят. И не забывайте: нас много, мы должны отнести мясо товарищам.

— Надо ли так, Оля? — сказал Бунцев. — Ну к чему здесь Художественный театр устраивать?

— Если бы театр… — сказала Кротова.

Старик держал прут над угольями. Мясо шипело, капли жира, падая вниз, трещали и разлетались колючими брызгами.

Долговязый фельдфебель с равнодушным видом отворил дверь в самом конце подвального коридора.

— Битте!

Какое-то мгновение Телкин медлил. Немецкий майор только что потребовал от штурмана проверить показания захваченного фашистами в плен гвардии капитана Вавилова, и Телкин долго и упорно отказывался от предложенной роли.

— Но ведь это большое счастье — встретить в плену товарища! — как бы вскользь заметил немецкий майор.

— Прежние товарищи стали моими врагами! Майор окинул штурмана холодным взглядом.

— Тогда я не вижу причин, которые мешали бы вам выполнить мое задание, Телкин!

— Да, — сказал штурман. — Да. Вы опять правы, господин майор… Но у меня не выйдет. Не умею прикидываться.

— Прикидываться?

— Ну, притворяться!.. Не поверит мне Вавилов!

— Должен поверить! — сказал майор. — Мне не нужны люди, которым не верят, Телкин! Учтите, сейчас решается ваше будущее! Выясняется, на что вы пригодны.

— Я понимаю, — тоскливо сказал штурман.

— А если понимаете — идите!.. Запоминайте все, что скажет вам Вавилов. Какие части стоят перед нашим фронтом? Когда готовится наступление? На каком участке? Вам ясно?

— Куда ясней! — вздохнул Телкин.

И вот он здесь, перед камерой, где сидит Вавилов. Сейчас он увидит капитана. И должен будет признаться…

— Битте! — повторил фельдфебель.

Телкин решился.

Но не успел переступить порога, как фельдфебель резко толкнул в спину. Потеряв равновесие, Телкин кубарем влетел в камеру, ударился головой о стену, рухнул на пол. Он не сумел сдержать стона.

— Сволочь! — вырвалось у штурмана.

Дверь захлопнулась. Заскрежетал, проворачиваясь в замке, ключ. Кто-то сипло, отрывисто хохотнул. Ощупывая голову, Телкин поднялся. Чувствуя себя униженным и раздавленным, он с яростью и обидой смотрел на широкоплечего, чубатого человека в гимнастерке без погон и без ремня, сидевшего на дощатых нарах под таким же маленьким, как в телкинском чулане, оконцем. Смех Вавилова вызвал у него вспышку гнева.

— Смешно, товарищ капитан? — спросил Телкин. — Смешно, да?

Вавилов сидел спиной к свету, лица его Телкин различить не мог, видел только, что галифе на капитане яркие, словно только-только со склада, но рваные и испачканные.

— Летел ты здорово, сокол! — хрипло сказал Кандыба. — Тут не на аэроплане, видно? А?

— Да, — с вызовом сказал Телкин. — Тут не на аэроплане. Но и не в гвардейской части!

— Чего? — спросил парень.

— Что слышали, товарищ капитан, — сказал Телкин.

— А! — сказал парень. — Понял!.. Ладно. Ты давай садись… Чего стоишь? Тебя сбили?

— Нет, сам сюда прыгнул, — ответил Телкин.

— Ага, — сказал парень. — Понял!.. Давай садись. — Он подвинулся, освобождая место. — Садись, сокол. Чего там…

Телкин медленно подошел к нарам, опустился на грязные, пахнущие гнилыми яблоками доски и, еще не прощая Вавилову насмешки, стал поправлять сползший с правой руки бинт.

Обида переполняла его. Он понимал, что сейчас не время обижаться, что надо немедленно заговорить с капитаном, но не мог совладать с собой и сердился еще больше, сердился уже на самого себя.

— Так, значит, сбили? — услышал Телкин хрипловатый, осаженный голос. — Сбили, выходит?

— Сами видите! — отрывисто сказал Телкин и попытался зубами затянуть узел на бинте. Ничего не получилось. Узел затянулся не там, где надо было. Штурман принялся распутывать злополучный бинт, неумело орудуя левой рукой.

— Тебя сбили, а меня контузило… — услышал он. — Контузило — вот и взяли. Понял?

Телкин поднял глаза.

— А остальные?.. Чего же остальные?.. Бросили вас?

Кандыба глядел в угол.

— А! — сказал он. — Каждый за свою шкуру дрожит!.. Сволочи!

— Что вы, товарищ капитан!.. Что вы!.. Наверное, ранило ребят или убило!

— Убило! — хмыкнул Кандыба. — Как же!.. Бросили, сволочи, и всё!

Глаза штурмана уже привыкли к полутьме. Теперь он видел и кучерявый, разбойничий чубчик парня, спадающий на сильно выпуклый, невысокий лоб, и толстые, малость обвисшие щеки, и толстые, разбитые, покрытые кровяной корочкой губы, и скулы, словно ободранные наждаком, и распухший, расцарапанный нос.

Видимо, Вавилова сильно били. Видимо, он был измучен, тяжело переживал случившееся с ним. Он даже смотреть на Телкина не хотел, а все поглядывал по сторонам, как попавший в западню зверь. Он вызывал жалость.

«А дальше-то он как будет? — беспокойно подумал Телкин. — Дальше-то как?»

— Товарищ капитан! — тихонько сказал он.

— А? Что? — вздрогнул парень.

— Вы держитесь, — сказал Телкин. — Держитесь, слышите? Все равно наши скоро придут! Держаться надо!

— Держаться? — спросил Кандыба, и штурман на миг увидел его странные, словно озябшие, но насмешливые и злобные глаза. — Держаться, да?

«Что с ним? — подумал штурман. — Что с ним?»