Изгой - Алиса Бодлер
Старший сын Николаса недобро усмехнулся в попытках сдержать смех. Проходящий мимо лакей с набором свежих бокалов с алкоголем оказался как никогда кстати. Стараясь не смотреть на девушку, юноша отпил немного шампанского и обратил внимание на танцующих. Валериан, как и ожидалось, блистал в первых рядах, разделяя бодрую кадриль с миссис Доусон.
– Что же ваш возлюбленный, Мэллори… – наконец, разорвал тишину Герман, не считая нужным сдерживать свое высокомерие по отношению к юной особе. – Посвятил первый танец не вам?
– Ах, того предполагает агенда… – девушка коснулась ридикюля[15], почти незаметно сопровождающего пояс ее платья. Ткань была чрезвычайно легкой и позволяла осмотреть то, что леди питалась довольно плотно. Вся ее комплекция предполагала возраст младше фактического, а круглая мордашка с раскрасневшимися от волнения щеками намекала на эдакий образ рыжего херувима из детских книг. – Он обещал первый танец тете… Сэр Николас уже не так молод и не рискует…
– Риска в нем достаточно, – как бы невзначай перебивая собеседницу, брякнул Герман.
– Не смею предполагать… – былой пыл Мэллори тух с каждой секундой, ломаясь о ледяные стены замка юноши, что с каждой секундой становился все выше. – …Я лишь хотела отметить, что мне жаль… Жаль, что вас не позвал мистер Бодрийяр. Вэл… много говорил о ваших трудах, и, знаете, он очень за вас переживает. И очень любит. И я с таким человеком, как вы, очень бы хотела дружить.
– Мисс Томпсон, – юноша намеренно опасно улыбнулся, обнажая свои зубы. – Простите мою дерзость, однако мы с вами не знакомы. Откуда вам известно, что я за человек?
– Я соглашусь! – из последних сил старалась девочка, открыто улыбаясь собеседнику. – Мы не знакомы, но это можно исправить. В конце концов, рано или поздно мы с вами станем семьей. Вы станете мне как брат, дорогой Герман, а моим детям будете дядей. Для меня безмерно важно, чтобы у нас с вами все пошло на лад.
Детская непосредственность рыжеволосой девушки граничила с глупостью, которую когда-то ценивший своего младшего брата более всего на свете и теперь крайне разочарованный в обстоятельствах Герман более не мог терпеть.
Из центра гостиной послышались аплодисменты. Кадриль была завершена, и зрители благодарили танцоров за отменное зрелище.
– Мэллори, – почти не сдерживая смеха, в последний раз обратился к собеседнице старший из сыновей Николаса. – Не принимая во внимание ваши попытки выдать желаемое за действительное, я хочу, чтобы вы знали, что я не принимаю ваше общество, хоть и узнал вас лично несколько мгновений назад. Однажды, всего раз в жизни, я попросил у своего брата помощи, но он был так занят вами, что проигнорировал мои мольбы.
Из-за высокого роста парня еще совсем юной деве приходилось задирать голову вверх для того, чтобы поддерживать диалог. Ее кругленькое личико, направленное высоко к свету, теперь постепенно приобретало розоватые оттенки, а небольшие зеленые глаза блестели от подступающих слез.
Нехотя, словно делая огромное одолжение, брат Валериана склонился к девушке и заговорил тише обычного:
– Не сомневаюсь в том, что вы – прекрасная пара, Мэллори. Должно быть, ваша тетя многому вас обучила в общении с джентльменами. Но вы до конца дней своих обязаны помнить о том, что забрали у меня единственного в мире близкого человека. Того, кому я мог доверять. Того, кого я любил больше вашего по праву нашей семейной связи. А потому – что бы вы ни делали, мисс Томпсон, и что бы ни говорили – для меня вы не существуете.
– Герман!
Знакомый голос раздался откуда-то сбоку. Валериан, слегка взмыленный после своих стараний перед красавицей Эмили, вырос рядом с собеседниками из ниоткуда.
– Я вижу, ты познакомился с мисс Томпсон, – ледяным тоном проговорил младший брат, подступая к юной возлюбленной ближе. – И вижу, что эта идея Мэллори была неудачной.
– Ну что ты, – незаметно глотая почти выступившие слезы, улыбнулась девочка. – В джентльменах мы ценим искренность, и мистер Бодрийяр ее придерживался. Я его понимаю.
Герман недобро усмехнулся, допивая содержимое бокала, и повернул голову в бок.
– Я шел своей дорогой, Вэл, – кратко оповестил он, не глядя на брата, что еле сдерживал свое возмущение в рамках приличия.
– И это было верным решением, братец, – хмуро процедил юноша и гордо вскинул голову. – Не думаю, что будущей миссис Бодрийяр пристало слушать мнение того, кто исполняет в нашей семье обязанности по уборке нечистот.
Что-то острое вонзилось в сердце старшего брата, протыкая главный орган жизнедеятельности до самого основания.
Валериан знал, чем занимался его брат. Как долго он не верил байкам отца и осознавал степень грешности деяний, что были навешаны на родственника-изгоя против его воли? Жалел ли он его? Или был готов вытереть о то, что осталось от гордости Германа, свои ноги вторым, сразу после отца?
– Ты абсолютно прав, братик, – горько улыбнулся юноша. – Не слушайте меня, прекрасная леди. Осознание невежества моей личности в вашем юном возрасте абсолютно ни к чему.
– Нет, Герман! – оказываясь в центре конфликта, паниковала Мэлори. – Вэл, должно быть, имел в виду совсем иное… Все будет хорошо, вот увидите…
– Пойдем, Мэллори, – одернул девушку младший сын Николаса и направился к танцевальной площадке первым. – Второй танец – наш.
– Прекрасного вечера, – негромко попрощался отвергнутый наследник и, смиренно поставив опустевший бокал на каминную полку, двинулся прочь.
Дослушав последнее аудиосообщение, я, наконец, обратил свое внимание на то, что вытащил из спортивной сумки еще полчаса назад. Передо мной была стопка листов с производства с записями, которые велись мной во время ведения проекта мистера О.
Узнав всю правду и закрыв процесс, я предпочел избавиться от деталей, что могут дать возможность узнать Рику и Джие больше положенного даже случайно. Мое стремление к конфиденциальности было вызвано тем, что доверия к тому, что происходило тогда, у меня не было.
И, к моему огромному сожалению, я был готов признать, что и сейчас мало что изменилось.
Мои бредовые отметки, перемежающиеся с завитками в своем нелепом сочетании, теперь слишком очевидно напоминали мне записи Реймонда, так бережно хранимые Джереми долгие годы. В процессе нашего общения я выяснил, что Оуэн, заполучив в свое распоряжение дневник еще пару десятилетий назад, никогда не читал его. Он ждал, что современная версия мальчика будет им обнаружена и однажды прочтет свои каракули из прошлого самостоятельно. Подобно тому, как Герман не имел права читать записи Рея, Джереми точно так же не решался влезть в перепись боли, что сопровождала ребенка последние годы его жизни.
Или же он
