Затерянный мир - Юрий Валерьевич Литвин

– В расход повезли! – сочувственно произнесла какая-то бабулька в цветастом платке, торговавшая семечками неподалеку от Кости. Семенко повернулся к ней и сказал:

– А давайте я у вас буду жить? Я смирный!

– Давай! – согласилась бабулька и хрипло рассмеялась.

ЧЕРНЫЕ КОЛЕСИКИ

Однажды хмурым осенним днем Петр Иванович Рожок включил радио. Секунд через двадцать оттуда раздался придушенный заунывный голос.

– Петр Иванович?

– Шо?– испугался учитель рисования.

Радио подумало и произнесло снова:

– Петр Иванович?

Рожок обалдело продолжал крутить ручку.

– Приготовьтесь к самому страшному, – сообщило радио, наплевав на настройки. – К вам едет черный гроб на колесиках. Голос был хриплый с легким кавказским акцентом, навевающий странные ассоциации с анекдотами про армянское радио. Но учителю рисования было не до анекдотов.

– Что за дурацкие… – Петр Иванович попытался прийти в себя, но это плохо получалось. Ручку настройки он правда отпустил. Некоторое время было тихо, потом внутри радио раздался шорох и тот же голос произнес:

– Петр Иванович, гроб уже в городе, он ищет вашу улицу.

Рожок сплюнул и решил, что это какая-то глупая детская передача. Он щелкнул тумблером «ВЫКЛ» и пошел на кухню делать себе чай. Когда он вернулся, то услышал странный щелчок – это самопроизвольно включилось радио и сразу же вслед за этим тот же голос сообщил с плохо скрываемым злорадством:

– Не нервничайте, Петр Иванович, но черный гроб на колесиках уже нашел вашу улицу.

Рожок облился чаем и, выругавшись, снова выключил радио. Но то ли сломался тумблер, то ли еще что-то произошло в глубине электросхемы, раздался щелчок и голос завопил на всю комнату, словно кто-то невидимый добавил громкости:

– Петр Иванович! Спасайтесь! Гроб уже нашел ваш дом.

Руки учителя рисования самопроизвольно затряслись и он в сердцах вырвал шнур из розетки.

– Ага! – сказало радио, и тут Рожок испугался по-настоящему. В его воспаленном мозгу вспыхнуло слово: «Полтергейст». Ноги подогнулись, и он упал в кресло.

– Гроб с черными колесиками уже поднимается по вашей лестнице!

– Ой! – простонал Петр Иванович, делая попытку подняться.

– Он приближается к вашей квартире!

– Вай!

Рожок поднялся на ноги, и они понесли его к окну, пока мозг не вспомнил о том, что квартира расположена на 14-м этаже. Больше вспомнить ничего не удалось, потому что в двери раздался мощный удар, и один за другим стали щелкать и открываться замки. Потом, судя по шуму, дверь рухнула одновременно со смертельно побледневшим Петром Ивановичем. В последний миг, перед тем как потерять сознание, он еще успел увидеть въезжающий в квартиру черный гроб.

– Ну как внучек, все ОК? – спросил дедушка Сян, вылезая из шкафа, на котором стояло старенькое радио, и по ходу дела разминая затекшие мышцы. В шкафу он провел довольно длительный промежуток времени и теперь с наслаждением вдыхал свежий воздух.

– Угу, деда,– задумчиво ковыряясь в носу, произнес карлик, стоящий посреди комнаты над неподвижным телом учителя рисования,– инфаркт имени миокарды.

Он позвенел зажатой в руке связкой отмычек и толкнул коротенькой ножкой черную детскую коляску, которую Петр Иванович принял за гроб.

– Как говорит дядя Валик: полундра в трюме течь,– карлик указал на мокрое пятно, в центре которого находилось тело потерявшего сознание педагога.

– А то! – откликнулся Сян, разминаясь и вынимая из обширного кармана черный полиэтиленовый пакет, еще через секунду он принялся складывать в мешок столовое серебро из нержавеющей стали.

ЯЛОВ

На заброшенном полустанке под громким названием Триполье-Пассажирское выпрыгнул из электрички медведеподобный мужчина в шляпе и розовом плаще. Шел дождь. Мужчина раскрыл над головой черный зонт и стал осматриваться. По всему было похоже, что он ждет такси.

«Нездешний», – подумал, потягивая «беломорину», ветеран Пшеничный, сидевший под навесом полустанка. Мужчина повернулся так, что стало видно массивное лицо с густыми бровями, и ветеран понял, что никакой это не нездешний, а местный депутат Пасенков. Он досадливо сплюнул:

«Ишь, плащик прикупил, падлюка! Запутал меня», – и крикнул:

– Эй, Ярик! Здоров!

На что мужчина медленно и степенно повернувшись к Пшеничному, ответил сиплым и совсем не пасенковским голосом, в котором сквозило непомерное удивление:

– Какая я тебе Орика?

« Простудился что-ли?» – удивился про себя ветеран.

Приехавший подошел ближе:

– Эй! Я тебя спрашиваю. Какая я тебе Орика?

Пшеничный ничего не понимал и немного растерялся, но тут появился его закадычный сосед Овсянников в традиционной белой панаме на любую погоду. Он быстро прошлепал резиновыми сапогами мимо опешившего Пшеничного к непонятному мужчине и вдруг стал раскланиваться.

– Здравствуйте! Заждались мы вас, вот только погода у нас подвела.

Он развел руками.

Приехавший шумно шморгнул носом и поглядел на виднеющиеся вдали шестнадцатиэтажки:

–Бумаги у вас?

– У нас, то есть у меня, а вы прямо тут будете смотреть?

– Время – деньги, а деньги – это не корове – кобылу под хвост! Ясно?– глубокомысленно произнес «начальник», а именно так его определил уже вконец сбитый с толку Пшеничный.

Овсянников радостно закивал и стал вытягивать из под накидки пухлые тетради.

– Смотрите, вот это население наше. Полторы тыщи душ по последней переписи!

– Не густо! – нахмурился приезжий гость, но после просветлел лицом,– но это ничего, скоро еще меньше будет.

И даже позволил себе рассмеяться неприятным смехом. Счетовод вторил ему, а Пшеничный поежился отчего-то и решил, что ему пора домой. На всякий случай.

Городской гость продолжил изучение тетрадей. На обложке одной из них было начертано синими чернилами: «Список жильцов за 1989 год», перечеркнуто красным и поверх перечеркнутого черным фломастером: « на 1990(предварительно)».

Начинался список жильцов Абазаром Абаразаришвили 45 лет, а заканчивался трехлетним Абрашей Яяцухером.

– ЯяцУхер или ЯЯцухер? – спросил начальник.

–ЯяцУхер,– ответил счетовод неуверенно, – или ЯЯцухер…

– Это выясните,– сурово приказал гость,– потому как ударение великая сила, все зависит от того кого и куда ударять,– он снова противно рассмеялся, но сам себя оборвал и закончил также сурово как и начал:

– И всюду, над каждой фамилией ударения проставьте, а то потом будем думать, кто он такой? Если ЯяцухЕр, то ежу понятно, что ЯЯ без хер никому не нужно, а в Израиль он уедет уже через полгода. А вот если он ЯяцУхер, то это уже какое-никакое а занятие…

Овсянников ничего не понимал, но кивал исправно. Так они и дошли до барака, куда счетовод еще с утра согнал два десятка местных мужиков без определенных занятий, якобы на военную переподготовку, напугав приездом серьезной комиссии из Города.

«Комиссия» вошла внутрь, и навстречу ей поднялся небритый и огромный Мишаня с обнаженным торсом, на котором синела наколотая ленинская голова. В бараке было душно, как в бане. Мишаня уже открыл было рот чтобы возмутиться столь долгим ожиданием, но комиссия в лице ее главы опередила произнеся сурово:

– Почему голый?

– Тебя ждал! – осклабился металлическим ртом Мишаня, – кого это ты нам Овсянников привел?

Счетовод не успел ответить, но броватый опередил его:

– Так! Власти я гляжу у вас нет никакой,