Прощальный поклон ковбоя - Стив Хокенсмит
– Тут дело вот в чем, – продолжил Густав. – Если безбилетник нашел другое место, где спрятаться, после того как Пецулло открыл ящик, то откуда нам знать, может, он и до сих пор в поезде? А как только мы въедем в город, бандиту будет проще простого соскочить и…
Уилтраут прервал его, подняв руку и нетерпеливо покачав головой.
– Достаточно, – сказал он. – Прежде чем слушать дальше, я сам хочу посмотреть на этот твой таинственный ящик.
– Хорошо.
Старый снова забрался в багажный вагон и направился в лабиринт багажа гораздо более уверенным шагом, чем раньше: желе в его ногах снова превратилось в кость.
– Здесь, – сказал он, когда все прошли за ним в темный угол, где стоял ящик.
Стенка, которую мы с братишкой отодрали от ящика, прилегала так плотно, словно мы никогда ее и не касались. Густав протянул руку.
– Кирпич со следами крови лежит в…
Старый замолк, словно орга́н, в котором кончился воздух посреди мелодии. Пальцы сорвались с досок, за которые Густав тянул. Передняя стенка даже не дрогнула.
Он попытался еще раз, схватив крышку за края и резко дернув.
Ничего не произошло. Ящик был надежно заколочен.
Глава пятнадцатая. Поиски, или Мы снова сходим с поезда… и едва не попадаем под него
– Да кто ж ты такой, Холмс? Мошенник или сумасшедший? – спросил Локхарт моего брата. Но потом, не дав Густаву ответить, махнул узловатой рукой, словно отгоняя назойливую муху: – А, неважно. Мне плевать.
Худой старик резко развернулся, отчего подол его ночной рубашки взвился на почти неприличную высоту, и зашагал прочь, бормоча что-то о «проклятых тупоголовых любителях». Уилтраут выглядел ничуть не менее кисло.
– У меня поезд опаздывает и сотня пассажиров на грани истерики. А на твой бред у меня времени нет. – Он грубо схватил Кипа за плечо и развернул к себе. – Бери свое барахло и иди за мной. Любое пойло за полцены, пока все до последнего пассажиры не заснут, ясно тебе?
– Они снова заколотили ящик! – крикнул Старый вслед кондуктору, который уводил Кипа. – Не можете подождать минуту, пока мы его откроем?
– Ради тебя не буду ждать и секунды, – бросил Уилтраут, не оборачиваясь и не замедляя шаг. – Не знаю, что вы задумали, но с меня хватит!
Дверь со скрипом отворилась и тут же захлопнулась. Локхарт, Уилтраут и Кип ушли.
– Не хватит, – буркнул Густав.
– Правда? А по мне, так вполне достаточно, – возразил я. – Господи боже, братишка… они нам просто не поверили.
– Значит, надо заставить их поверить.
Старый повернулся и с ненавистью уставился на ящик, будто ожидая от него извинений. Смерив поклажу взглядом, он закатил глаза и застонал, словно медведь, страдающий запором.
– О-о, да боже ж мой! Ты только посмотри!
Я вгляделся в ящик и увидел… ящик.
– Ничего не вижу.
– Вот именно, – сказал Густав. – Это как та «собака ночью» в деле Серебряного. Иногда дело не в том, что есть. А в том, чего нет.
Только тогда я сообразил, чего не увидел Старый.
Надпись на ящике «этой стороной вверх» исчезла. И царапины по бокам тоже.
– Но это ведь, конечно, не новый ящик, – предположил я.
– Конечно, нет.
Старый показал вниз. На полу виднелись царапины, в том числе дуга глубоких свежих борозд, которой час назад не было.
Кто-то просто развернул ящик, так что передняя стенка теперь была обращена к стене вагона.
– Ну вот опять, – вздохнул я.
Густав отступил на шаг и вытащил свой «миротворец».
– Эй, там! У нас револьверы, и они наставлены прямо на вас. Без глупостей!
Братец кивнул мне, я ухватился за ящик и медленно развернул его. Оторванную боковину прибили на место, но явно второпях, так что даже не понадобился гвоздодер, чтобы снять ее.
И перед нами предстали те же самые безбилетники – из красной обожженной глины. Но кое-что все же изменилось: измазанный кровью кирпич исчез.
– Значит, – сказал я, – бандиты остановили поезд чтобы пробраться сюда, развернуть ящик и позаимствовать кирпич?
Вместо ответа Старый развернулся сам и бросился прочь.
– Кто-то заметал следы, – донесся его голос из-за груды багажа. – Этот кирпич был единственным доказательством того, что Пецулло убили.
– Ну, теперь тут ничего не поделаешь, – заметил я, пробираясь за ним. – Нет ничего проще, чем зашвырнуть кирпич в пустыню, а у нас нет времени, чтобы…
Где-то впереди раздался глухой удар.
– Густав?
Ответа не последовало.
Я бросился следом. Добежав до конца вагона, я оказался в одиночестве – если пребывание в обществе мертвого хобо, привязанного к стулу, можно считать одиночеством. Мой брат исчез.
– Густав?
– Здесь!
Я подошел к боковой двери и разглядел согбенную темную фигуру, рыскающую по пустыне футах в пятидесяти от поезда. Либо это был самый крупный в мире койот, либо Старый, бегающий зигзагами в темноте, согнувшись пополам.
– Ты что там делаешь? Поезд может тронуться в любую секунду! – Нос у меня распух и болел от недавнего удара, и с каждым выкрикиваемым словом он как будто надувался все больше, точно каучуковая велосипедная шина. И все же я не удержался и добавил: – Ты что, совсем с ума сошел?
– Надо поискать, пока есть возможность, – бросил Старый, не поднимая головы. – Может, наткнусь на тот кирпич или на что-то еще…
Через каждые несколько шагов он резко разворачивался, но внезапно остановился и вытащил что-то из кустика полыни.
– Ба!
– Будет тебе «ба», когда поезд уйдет!
– Он прав, возвращайся скорее в вагон! – добавил Моррисон, курьер «Уэллс Фарго». Видимо, он наблюдал за нарезаемыми братом зигзагами со своего насеста в почтовом вагоне. – Теперь, когда тронемся, машинист не остановится, даже если дернуть сигнальный шнур!
– Послушай умного человека, брат! Давай возвращайся!
– Ох, только не ной, – отмахнулся Густав. – Мне надо еще осмотреть дно того оврага, чтобы…
Остаток фразы перекрыл оглушительный вздох паровоза. Поезд резко дернулся вперед, и я вывалился через открытую дверь наружу, в пустыню.
Бывают более неприятные приземления, чем приземления на песок. Увы, одно из них – падение на распухший разбитый нос. И именно это случилось со мной.
Я испустил вопль, в сравнении с которым свисток паровоза показался бы нежным голубиным воркованием. А когда слезящиеся глаза слегка прояснились, обнаружил новую причину для воя: гигантские стальные колеса, катящиеся в нескольких дюймах от моего лица. Я отпрянул и, покачиваясь, поднялся, стараясь не обращать внимания на боль, фейерверком вспыхнувшую в голове. Мне надо было успеть на поезд.
Хватило дюжины нетвердых шагов, чтобы поравняться с багажным вагоном. Но поравняться и забраться внутрь – далеко не одно и то же. Боковая дверь находилась в добрых трех футах над землей, и она двигалась быстрее с каждой секундой, в то время как я уже начал терять скорость.
Нужно было прыгать, и как можно быстрее. Что я и сделал.
Верхняя моя половина приземлилась в вагон, а нижняя осталась снаружи. Упади я, и меня бы перемололо в двести фунтов фарша, не успел бы и пикнуть. Я отчаянно шарил руками, ища, за что ухватиться, и пальцы наткнулись на нечто влажное, но прочное.
Когда мне наконец удалось вскарабкаться в вагон, я встретился взглядом с пустыми глазами Эль Нумеро Уно. Как оказалось, ухватился я за окровавленную грубую ткань его плаща.
– О-от-то-о-о!
Я оглянулся и увидел пару рук, уцепившихся за порог двери. Густав тащился за поездом, и его ноги болтались так близко к колесам, что их могло срезать под корень в любую секунду. Я высунулся наружу, насколько мог, схватил Старого
