Андрей Кокотюха - Червоный
Оттуда тянуло смесью запахов сырой земли, недавно выкопанной картошки и мышиного дерьма. Вниз вели каменные ступени, их было пять — и я оказался возле сваленной между досок, что отгораживали угол, картошки. Что еще было в погребе — меня тогда не интересовало, не за едой сюда пришел. Я наклонился, зачем-то пощупал картофелины, а потом, став на колени, загреб их к себе и вывалил из самодельного ящика.
Видно, я той ночью очень хотел найти тайник, потому что удача улыбнулась мне очень скоро. В куче картошки рука наткнулась на какую-то доску, и пальцы нащупали что-то вроде ручки. Через мгновение я уже разгребал на дне ящика замаскированный картофелем вход. Все это время управлялся в темноте, но когда убедился, что поиски не напрасны, поднялся с колен, подошел к крайней ступеньке и крикнул в темноту:
— Ружицкий, свет сюда.
«Ястребок» тут же спрыгнул вниз, держа наготове неизвестно где добытый фонарик. Света он давал немного, но мне хватило, чтобы разворошить картофельную кучу, рвануть вверх замаскированную крышку и увидеть темный квадрат хода, который вел вниз, в бункер.
Чем дальше, тем больше я понимал, какая это глупость — припереться сюда одному. Но отступать не хотелось. Наведя дуло на черную дыру, набрал в легкие побольше воздуха и не крикнул — выдохнул в подземелье:
— Внимание! Говорит лейтенант милиции Михаил Середа! Двор оцеплен, сопротивляться бесполезно! Предлагаю сдаться! Жизнь гарантирую! Нет — бросаю гранату!
Не было у меня гранаты. Но и другого выхода не было: теперь уже выставить здесь пост и молча ожидать, пока подоспеют чекисты, не получится. Кровь кипела, желание покарать хоть кого-нибудь за гибель молодой учительницы рвалось наружу. Когда в ответ я ничего не услышал, то повторил приказ еще раз а потом взял у Ружицкого фонарик и, не думая долго, поставил ноги на верхнюю перекладину самодельной лестницы и прыгнул вниз.
Готовился ко всему — погреб оказался не глубже двух метров, да и не слишком просторным, и при других обстоятельствах тут, в закрытом пространстве, шансов выйти из столкновения невредимым или хотя бы живым совсем не было. Однако, как только мои подошвы коснулись досок пола, я бросился к стене, хотя пока не встретил никакого сопротивления. Более того: здесь, в этом помещении, кажется, не было людей.
Я выставил руку с фонариком перед собой и прошелся лучом по стенам, выхватив из темноты только пустые двухъярусные нары — и все, больше никого и ничего. Хотя почему: возле нижних нар что-то белело, я шагнул туда, наклонился, левой рукой, которая сжимала фонарь, подхватил этот предмет. Ага, здесь все-таки кто-то был — с выложенного досками пола я поднял самодельный бинт, пропитанный кровью.
До сих пор не могу объяснить, что именно заставило меня посветить под ноги, а потом — простучать доски под ногами. В правом углу подземелья я почувствовал под собой пустоту, стал на колени, но подцепить доски было нечем. Я сбросил фуражку, вытер тыльной стороной руки вспотевший лоб, подошел к выходу и, подняв голову, крикнул:
— Ружицкий! Тащи сюда лопату!
— Какую лопату? — послышалось над головой.
— Или не лопату! Железку острую, штык — что хочешь!
Только я это сказал, как снизу ударила длинная автоматная очередь.
Если б я не отошел от того места, где был скрыт еще один ход вниз, пули точно бы меня достали. А так я просто отскочил к стене, стукнулся плечом, присел на корточки, отшвырнул фонарь и пальнул в ответ, хотя понимал: у того или тех, кто засел внизу, позиция, несмотря на всю безнадежность ситуации, пока что выигрышная. Но хорошо хотя бы то, что никто не сбежал — значит, другого выхода из бункера нет.
Потянулись секунды. В тесном темном подземелье пахло порохом, землей, потом. Тяжело дыша, я ждал, что снизу снова начнут стрелять. Но ничего не происходило, и я, снова набрав в легкие воздуха, повторил приказ:
— Прекратить огонь! Сопротивление бесполезно! Двор окружен, бросайте оружие! Гарантирую жизнь!
В ответ снова огрызнулся автомат.
На этот раз очередь была короче, и я даже решил не тратить зря патроны. Не знаю, надолго ли внизу хватит боеприпасов, но одно понятно: хотя из-под земли и огрызаются, бункер оказался ловушкой. Выкурить оттуда кого-нибудь не так уж и сложно. Словно отвечая на мой вопрос, как действовать дальше, над головой послышался голос Ружицкого:
— Товарищ лейтенант!
Но сразу его перекричал другой:
— Говорит старший лейтенант МГБ Собинов! Что там у тебя, участковый?
— Пока не знаю! — громко ответил я, ощутив облегчение. — Но кусаются, сволочи!
— Ничего, это ненадолго! Обычное дело!
Как только Собинов это произнес, снизу один за другим грохнули три или четыре — не до подсчетов было — одиночных выстрела, по звуку — револьверных. Не удержавшись, я разрядил в доски остатки диска. Уже не ожидая специального приказа, вниз ко мне спустилось трое бойцов, в темноте я не различал ни лиц, ни знаков на погонах. Только услышал где-то рядом приказ Собинова:
— Лезь наверх, Середа! Ты свое дело уже сделал, теперь мы!
Спорить расхотелось. В самом деле, с пустым диском мне здесь делать нечего. Поэтому, протиснувшись к лестнице, выбрался наверх, увидел полуторку возле забора, солдат во дворе, уже связанного Онищука на земле, подошел к своему мотоциклу, оперся на коляску, закурил.
С этого места и увидел, как энкаведисты вытащили из бункера того, кто там прятался.
Он был один. Раненый. Выпустил сначала весь магазин «шмайсера», потом — разрядил в доски револьвер.
Последнюю пулю бандеровец пустил себе в голову.
12
Ощущения победы у меня не было. Ни той ночью, когда бойцы вытащили труп того, кого я считал бандитом. Ни когда бандеровского приспешника, окровавленного Николая Онищука, избитого прямо в собственном дворе, забросили в кузов и повезли в район. Ни позднее, когда неожиданно увидел Данилу Червоного и все в моей голове запуталось окончательно.
Под утро той долгой ночи мы все остались там, откуда и начали, не приблизившись к Червоному ни на пядь. Арестованный Онищук упорно молчал. На самом деле он мог себе это позволить: пока он встречал нас посреди ночи во дворе, его жена, быстро собрав двоих детей, десятилетнего мальчика и восьмилетнюю девочку, сбежала через окно с тыльной стороны дома, а значит, за свою семью он не боялся.
Наверное, такие действия с самого начала были продуманными, никто ни с кем не спорил, женщина спасала детей, попрощавшись с мужем, которого — знала наверняка — больше не увидит. Взяв на себя командование, старший лейтенант Собинов приказал вечно перепуганному Пилипчуку составить список вероятных бандеровских пособников. Тот обмолвился: «Вы уж как хотите, пан-товарищ, только тут полсела таких!» На что Собинов категорично ответил: «Ну раз так, тогда возьмем наугад десяток заложников — не Онищук, так кто-нибудь другой расколется. А нет — всех в тюрьму, потом — по этапу на Колыму, берем еще десяток, желательно — женщин с детьми. Или женщин, чьи дети останутся одни: так больше эффекта».
