Енё Рэйтё - Три мушкетера в Африке

Мы с Хопкинсом отправились в барак и завалились на боковую.

– Куда это Потрэн подевался? – спросил я.

– Неужто соскучился?

– Нет… просто враз точно провалился.

Прошло с полчаса, и заявился Альфонс. Ни слова не говоря, разделся и тоже лег.

– Чего молчишь? – не выдержал Хопкинс. – Может, соизволишь вякнуть хоть словечко?

– Что ты хочешь услышать? Все хорошо.

– Какие твои планы?

– Поспать. Если, конечно, дадите, – сердито буркнул он.

– Ну, а девушка, которая нам доверилась? – возмутился я.

– Девушка обратится к нам за помощью, когда таковая ей потребуется.

– Что за чушь ты порешь! Обратится к нам… из Орана?

– Почему из Орана?

– Потому что она там находится! – гаркнули мы в один голос.

– Чурбаны вы оба! Ведь вы только что ее видели!

5

Паренек в военной форме – Ивонна Барре! Потому-то и лицо показалось мне знакомым: я же видел фотографию, которую мы обнаружили среди вещей Франсуа.

Конечно, я мог бы и сам дотумкать. Когда Альфонс представил меня, она так странно посмотрела – с удивлением и… растроганностью, что ли. Нет, я обязательно должен с ней поговорить!

На другой день я высматривал, искал ее повсюду, но напрасно.

По главной площади, у здания штаба, прогуливалась компания – несколько офицеров и два-три человека в штатском и в тропических шлемах. Наверное, инженеры…

А Ивонны Барре и след простыл! Дойдя до угла, я впопыхах столкнулся со здоровяком-инженером и только хотел было извиниться, как вдруг все слова из башки повылетали.

Передо мной стоял Турецкий Султан собственной персоной, но в таком шикарном прикиде его было не узнать: сапоги с высокими голенищами, пробковый шлем, парусиновый пиджак и – хотите – верьте, хотите – нет – в чистой рубашке. Это наш-то Султан!

Сбоку болтался кожаный футляр: Турецкий Султан, как и Хопкинс, любил роскошные вещи. Моему появлению он ничуть не удивился.

– Привет, Оковалок! Какими судьбами?

– Да вот, перебрались сюда с Альфонсом Ничейным и Чурбаном Хопкинсом, – говорю. – Надо кое-какие делишки уладить.

– Они думают, будто я мошенник, – вдруг торопливо шепчет он.

– А разве это не так?

– Слушай сюда! Если мне удастся окончательно втереться к ним в доверие, считай, наше дело в шляпе… Главное – сохранять видимость.

– Какую еще видимость?

– Будто бы я с ними заодно. Добился, чтобы они взяли меня сюда своим сообщником – теплое, я тебе скажу, местечко, – и держат меня за своего, а это самое важное… Стой, не оборачивайся! Сейчас я для видимости обойдусь с тобой грубо. Сюда идет самый главный бандит.

И для видимости стукнул меня в грудь.

– Тебе сказано, – повысил он голос, – не суй свой нос куда не следует.

– Да я и не сую… – насилу прохрипел я.

– Заткнись! Знаю я вашу породу! – И видимости ради так наподдал мне ногой, что у меня аж в глазах потемнело.

Тем временем «самый главный бандит» поравнялся с нами. Мощный тип, высокого роста, одетый примерно так же, как Турецкий Султан, но с хлыстом в руке и сигарой в зубах. И одноглазый.

– Изучил я вашего брата, вам бы только выведывать да вынюхивать. Но от меня спуску не жди! – вошел в раж наш подозрительный друган и опять врезал мне от души.

Одноглазый мельком взглянул на нас и пошел дальше.

– Пропадете вы без меня, Оковалок. Ты уж мне поверь, – извиняющимся тоном произнес он. – Видимость – первое дело.

Посреди главной площади был разбит великолепный французский сад, обрамленный асфальтовой полосой в виде правильного круга, – любой аристократический квартал Парижа такому позавидовал бы. И застроена круглая площадь была красиво, невысокими каменными зданиями, где нашли себе место кондитерская и аптека, питейное заведение и табачная лавка… Стой, смотри да удивляйся – все это в гиблом месте Конго!

– Скажи, Султан… здесь взаправду каждый может делать покупки?

– Натурально! И даже денег не требуют… А ну, пошли!

Он завел меня в табачную лавку. За прилавком сидел легионер, раскормленный до размеров слона. При нашем появлении он поднялся, тяжело отдуваясь, и вопросил без всякой сердечности:

– Чего надо?

– Да вот, новичок прибыл, – заискивающе пояснил Султан. – Отпусти-ка ему, милейший Грэм, пять пачек египетских сигарет, десяток гаванских сигар, дюжину почтовых открыток и парочку английских булавок.

Через минуту весь заказ лежал передо мной: пять пачек сигарет лучших сортов и десяток настоящих гаванских сигар в деревянном ящичке, каждая по отдельности упакована в целлофан!

Святое небо! Если бы все дикие места на земле были такими, как это, куда редко наведываются отчаянные люди, да и то с хорошо снаряженной экспедицией.

– Ну, чего размечтался? – вывел меня из ступора Султан, для видимости дав под дых. – Будешь вести себя как пай-мальчик, сможешь жить припеваючи!

– Ты за что сюда попал? – поинтересовался я у слоноподобного легионера, когда ко мне вернулось дыхание.

– Проваливай ко всем чертям! Товар получил, а разговаривать с тобой я не обязан, – недовольно пропыхтел толстяк.

– Однако и манеры у этого продавца, – заметил я, когда мы вышли.

– Да брось ты! Его манеры даже в Европе стерпели бы, раздавай он там гаванские сигары задарма… Вообще-то легионеры не любят за прилавок становиться, только ведь не откажешься, коль тебя назначили. Как ты насчет сладенького? Вот и кондитерская!..

– С ума спятить!

Заходим в кондитерскую. Натертые полы сверкают, зеркало во всю стену, кресла с бархатной обивкой, ковры, картины, воздух прохладный… Еще бы ему не быть прохладным, когда с десяток вентиляторов жару разгоняет…

Навстречу нам выходит такой же слон, как в табачной лавке. Видать, здесь у многих ожирение, да оно и не удивительно.

– Чего надо? – звучит дежурное приветствие.

– Хочу этому оболтусу показать, какая бывает красивая жизнь для тех, кто решил за ум взяться. Верно, прохвост ты эдакий?

И плюет мне в рожу для пущей видимости.

– Ну, парень, говори, чего тебе! – теряет терпение кондитер.

– Мороженого, – бурчу я, вытирая физиономию.

– Мог бы и раньше сказать… ни мычит, ни телится… – Остальные комплименты в мой адрес он выдает уже на ходу.

– Не слишком-то он охоч трудиться, – замечаю я.

– Чего ты удивляешься? – отвечает Султан. – Работа из-под палки любому не по нутру.

Кондитер приносит мороженое и ставит на столик.

– На, подавись!

Любезное обращение, да еще с писателем!

Уже смеркается, когда мы выходим из кондитерской. Разом вспыхивают шары электрических фонарей, круглая площадь озарена сиянием, из динамика звучит джазовая музыка, одна из европейских станций передает концерт.