Енё Рэйтё - Три мушкетера в Африке

Банковские вклады аферистов не покрыли и десятой части понесенного ущерба, однако своевременное пресечение их преступных дел спасло финансовый рынок Франции от колоссальных потерь.

Разумеется, не обошлось без сообщников и на самом высшем уровне власти. Неожиданные кадровые перестановки, отправка на пенсию, два-три самоубийства (по неизвестной причине) скрыли последние следы этой скверной истории, а детали навеки канули в забвение.

6

…От вокзала Сен-Лазар до Елисейского дворца наше авто ползло, как черепаха. Народу столпилось видимо-невидимо. Одного кинорепортера чуть не раздавили вместе с его камерой.

При виде этой сцены мне вдруг вспомнилось, что в кадрах хроники герои дня обычно приветствуют собравшихся. Я тоже поднял было руку, но унтер-офицер Потрэн, который в новехоньком мундире и с медалью «За мужество» застыл неподвижно, точно статуя Будды в витрине сувенирной лавки, зашипел на меня:

– Веди себя пристойно, охламон ты эдакий! Если господин президент спросит: «Как вас встретил Париж, милейший Потрэн?…» – что я отвечу?

– Вы ответите, мой командир…

– А ты не учи меня, в каждой бочке затычка, не то я так тебя заткну…

Чурбан Хопкинс с гордо поднятой головой занял свое место рядом с Альфонсом Ничейным.

Будучи персоной штатской, он и вырядился соответствующим образом: темный сюртук, черный цилиндр и белые перчатки – ни дать ни взять палач в утро казни. Единственная деталь, смягчающая строгую торжественность его костюма, – это полосатая тельняшка, которая торчит из-под сбившейся набок манишки…

Наконец мы добрались до Елисейского дворца.

Вслед за генералом Дюроном поднимаемся по мраморной лестнице и входим в огромный зал, где уже собралось множество высоких гостей, разодетых в пух и прах.

Мы застываем по стойке «смирно»: один унтер-офицер, два легионера и один исполнитель приговоров.

Взгляды всех с любопытством устремлены на нас.

Президент Республики по очереди жмет руку каждому из нас. И тут с Потрэном случается чудо, которого он ждал всю жизнь. Глава страны обращается к нему с вопросом:

– Как вас встретил Париж, милейший Потрэн?

Но тот лишь молча багровеет, не в силах вспомнить ни одного из много раз воображаемых им ответов.

7

Альфонс Ничейный повадился брать увольнительные и все время проводит с Ивонной.

Меня начинают одолевать черные подозрения. Неужто мадемуазель настолько хорошо скрывает свои чувства?! Правда, она навестила меня и вручила дивной красоты золотые часы, но ведь и Хопкинс получил от нее точно такой же подарок. И Альфонс с некоторых пор всякий раз смущается при встрече со мной. Интересно, что бы это могло означать?

Чурбан Хопкинс каждый день испрашивает разрешения посетить меня и вежливо раскланивается с Потрэном:

– Доброго здоровьечка…

– Я тебе не «доброе здоровьечко», а господин унтер-офицер, прохвост ты этакий!

– А я вам не прохвост, а гражданское лицо!

– Лицо у него, видишь ли, у этакой-то рожи… Как был обормот, так и остался. Убирайся с глаз долой! Другой прохиндей тебя в буфете дожидается.

«Другой прохиндей», стало быть, я. Но в тот день мне было не до веселья.

– Ты чего нос повесил? – удивился Хопкинс. – Приходи вечерком к нам в кафе. Мы с Турецким Султаном купили на двоих «Четверку резвых крыс», но чует мое сердце, надует он меня при окончательном расчете. Уж больно подозрительный тип, с ним держи ухо востро!

– Меня это не колышет. Слыхал, что Альфонс увольняется вчистую?

– Да неужто?

– Ага. Записался на комиссию, и штабс-лекарь признал его негодным к службе по причине общего ослабления организма.

– Ну и что стало с этим штабс-лекарем? Неизлечимо болен или есть надежда на поправку?

– Ни то, ни другое. По-моему, у него побывал генерал Дюрон… Альфонс Ничейный увольняется из Легиона и… – взяв себя в руки, я добавил: – женится на Ивонне!

Хопкинс огляделся по сторонам и шепнул:

– Не бери в голову! Мадемуазель понарошку выходит за Альфонса, чтобы скрыть свою любовь к тебе.