Борис Михайлов - Любовная лихорадка и золото скифов
— Поздно, мама волнуется. Я должна побыть одна, переварить события сегодняшнего дня, вечера. Столько всего.
— Ты же обещала предупредить, что у подруги ночуешь. Останься!
— Может, и хочу остаться. Нельзя позволять страсти преобладать над разумом. Ни сегодня. Пошли, проводишь.
"Какая правильная! Мне бы такую стойкость", — подумал Игорь.
— Останься, умоляю. Не усну всю ночь.
— Не надо форсировать события. У нас всё по-настоящему? Тогда не стоит спешить.
Как ни переполняли чувства, как ни хотелось задержать её, вынужден был согласиться, она права. "Не стоить форсировать события. Я потерял голову. Что дальше? Неужели взбалмошная провинциалка так запала в сердце, захватила всего, что готов привести в дом, где еще недавно властвовала любимая Танюша? Таню не возвратишь. Как бы Елена не походила на неё, она совсем другая".
Он проводил Елену, поднялся на четвертый этаж. Она открыла замок, порывисто поцеловала в губы и скрылась за дверью.
Заснуть в эту ночь она долго не могла. Перед глазами плыли события дня, признания Игоря. Чувствовала себя настолько счастливой, что пугалась.
Игорь тоже не мог уснуть. Понял, с Еленой все будет серьезно
11
Утром, приветствуя туристов, Елена спросила, как провели вторую половину дня, где побывали, объявила, что сегодня по плану посещение картинной галереи Айвазовского.
— Обычно приезжие торопятся в галерею увидеть самую большую коллекцию картин знаменитого мариниста.
— Перед поездкой смотрели альбом репродукций. Одни корабли и море. Успеем в музей. Позвольте, лучше одни побродим по городу, не торопливо осмотрим местные достопримечательности, — ответил Курт. — Мы с дедом не любим организованные походы.
— Как хотите, — обиделась Елена на необычную пару, которой не нужны услуги гида. — Могла бы многое рассказать, показать, что сами не увидите. Вы заплатили за тур, я обязана выполнять обговоренную программу, потому и предлагаю. Вы вправе отказаться от любой экскурсии. А разрешить? У вас предвзятой мнение о нашей стране, если считаете, меня приставили постоянно находиться с вами.
— Оставь свой телефон. Если понадобишься, найдем, — предложил Эрвин.
Елена продиктовала номер своего сотового, оставленного маме. Потом осенило, если собралась к Игорю, лучше дать его трубку. Поискала записную книжку, куда вложила визитку и не нашла.
— Подождите недолго, схожу к приятельнице, возьму у нее мобильник, чтобы в любом случае нашли меня. Она поднялась на третий этаж, постучала в знакомую 305 — ю комнату.
— Войдите! — услышала знакомый голос. Игорь приятно удивился.
— Десятый час, только встаешь?
Игорь бросился к ней, схватил в объятия и прильнул к губам.
— Пришла! Чудесно.
— Скажи номер твоего сотового. Могу дать немцам, вдруг понадоблюсь? Опять желают самостоятельно знакомиться с городом.
— Конечно. Ты вернешься? — Он взял со стола листок, записал ряд цифр и передал ей.
Елена, ничего не сказав, выскочила из номера. Игорь — за ней, и уже в коридоре крикнул:
— Придешь?
— Подожди, я скоро.
Она спустилась на второй этаж, отдала листок с номером Эрвину, объяснила, если понадобится, найдут её по этому номеру.
***
Немцы взяли такси и поехали на площадь, откуда накануне начали обход улицы. Прошли мимо нескольких домов, и Эрвин схватил племянника за руку.
— Нашел!
— Дом? — недоверчиво переспросил Курт. Дед остановился, рассматривая сквозь узорчатую металлическую калитку дорожку из бетона, протянувшуюся к увитой виноградом веранде белого домика. Он почти не отличался от других, построенных из местного известняка и оштукатуренных. Деревянной кабинки туалета, который, при заполнении ямы под ним, переносили, теперь не было. На его месте возвышалось фундаментальное каменное сооружение, которое не перенесешь. И все же чутье подсказывало — это и есть дом, в котором жил два года войны.
Постояли недолго у калитки, и Эрвин признался, что не совсем уверен. Во дворе у забора с соседями росло грушевое дерево. Около него с одной стороны деревянная кабина туалета, а с другой яма, в которую выбрасывали всякие отходы и выплескивали нечистоты. Дерева на том месте не было. Бетонной тропинки к дому в его время тоже не существовало, забор был не каменный, а из кустов ежевики.
Племянник успокоил деда.
— Дерево не сохранилось, главное дом нашли.
— Боюсь, дом не тот! — Продолжая рассматривать сквозь калитку двор, Эрвин вдруг решительно произнес. — Не найдем его. Да и не сохранилось наше богатство! Мы с Густавом спешили, закапывая добро. Надеялись, еще вернемся и не засыпали яму доверху. Накидали сверху всего, что попало под руки. Позже, если переносили деревянный клозет, скорее всего, воспользовались ямой и нашли наши ценности.
— Так зачем мы приехали? — возмутился Курт.
— Ты настаивал.
— Тот или не тот дом? — в очередной раз прервал дядю Курт.
— Не знаю. Устал я. Поехали в отель.
Они прошли еще домов пять, и Эрвин остановился.
— Давай вернемся. Еще раз посмотрю. Кажется, все-таки он.
Повернули назад, подошли к калитке. В этот момент на крыльце показалась девушка, и Курт крикнул.
— Девушка!
Она оглянулась, не дружелюбно посмотрела на гостей.
— Койки не сдаем!
Курт задумался. Что такое "койки", он не знал.
— Подойдите, пожалуйста.
— Я же сказала, квартирантов не берем!
Теперь Курт понял, заулыбался и объяснил, что они немецкие туристы.
Любопытство победило, и девушка подошла, оглядела туристов. Одеты, как обычные курортники, ничто не выдавало иностранцев, только акцент Курта. Дед не проронил ни слова.
— Мой дядя в войну жил на этой улице, в одном из домов. Возможно в вашем.
— Так он фашист? — сообразила девушка. — Что вы хотите?
— Можно зайти, посмотреть ваш дом внутри? Мы недолго.
— Вот еще! Бывшие оккупанты придут хату смотреть, словно музей! Двигайте отсюдава! Собаки нет, спустила бы. — Она повернулась, собираясь уйти. В эту минуту на крыльцо вышла женщина старше, увидев дочь, беседующую с мужчинами, крикнула.
— Курортники? Катя, не гони их. Тетка Маруся возьмет, я отведу к ней.
Женщине было около сорока. Она подошла к калитке.
— Отец ваш в возрасте, ему бы с удобствами жилье. В нашем районе известно, какие — всё во дворе.
Женщина оказалась доброжелательнее дочери. Курт как мог, объяснил, что они немцы, дядя не фашист, не СС, он писатель. В войну служил в этом городе, никого не обижал. Теперь ищет дом, где жил, надеется восстановить в памяти детали, написать правду о войне.
