Сергей Писарев - Приключения Семена Поташова, молодого помора из Нюхотской волостки
Как только работа по прокладке просеки налаживалась, Петр, оставив Семена у Щепотьева, возвращался к фрегатам. Здесь к приходу царя было уже все подготовлено: лошади и мужики впряжены в лямки, солдаты накормлены (мужики кормились из своих запасов или покупали еду в маркитанских палатках, если у них было чем заплатить). Петру оставалось лишь подать знак, чтобы начали хлестать лошадей, и фрегаты сдвигались с места.
Пока готовили завтрак, Петр принимал доклады. Плохо приходилось тому, кто оказывался нерадивым: Петр колотил тростью не только таких, как Меньшиков, но и самых родовитых. Одного князя, явившегося с полным ртом, Петр прогнал торговать коврижками, а одного иноземца, решившего в неположенное время сварить под елочкой похлебку, отправил на несколько дней в солдатскую поварню.
Только разобравшись в делах, Петр приступал к еде. Затем все расходились по своим местам. Бездельничать никому не было положено; даже поп Иона Хрисанфов наряжался вместе с певчими следить за пушками, — пушки должны были сверкать на солнце не менее ярко, чем поповская риза.
Самого Петра на одном месте дважды было трудно застать. Он находился у Щепотьева, указывая, куда дальше вести просеку, или вместе с мужиками и солдатами откатывал валуны, или следил, правильно ли кладут под салазки бревна, по которым катились фрегаты, причем сам первый перетаскивал бревна; он забирался в трюм кораблей, проверяя, не расходится ли обшивка. Ермолайка, словно собачонка, всюду бегал за царем.
Фрегаты двигались по сузёмку, как по морю: то они гордо взбирались на кряжи и парили над вершинами сосен и елей, то будто проваливались в бескрайние просторы моховых болот. За фрегатами шли солдаты, далее растягивалась длинная цепь пушек, которые катились на больших колесах; за ними скрипели обозные фуры и повозки для царя и его свиты, пустовавшие большую часть пути. Наконец, позади всего гнали мужиков, которые должны были сменить тех, кто не сможет больше ни прокладывать дорогу, ни тащить фрегаты, ни вообще что-либо делать.
Так двигались с небольшими перерывами от восхода до самого заката. К ночи Петр садился писать приказы и письма, рассылавшиеся во все концы государства и за рубеж.
Покидая монастырь, Семен вновь вырядился в свое старое платье: рыбачью куртку, домотканые штаны, сапоги с высокими голенищами из кожи морского зверя, шапку-ушанку. Все это нуждалось в замене, — только как это сделать, Семен не знал. Обратиться же к Петру, что было вернее всего, по такому, как он считал, пустяковому делу Семен не осмеливался.
За те несколько дней, что Семен оставил монастырь, он похудел. На верхней губе у него вместо мягкого пушка появились жесткие волосы. Волосы эти он тщательно соскабливал своим острым рыбачьим ножом, так как видел, что Петр каждый день бреется, не разрешая никому, кроме попов, отращивать бороду.
В течение всего дня Семен работал со Щепотьевым, а к ночи являлся в распоряжение Петра. Царь ложился поздно, — всегда оказывались неотложные дела.
Войско с фрегатами продвинулось уже на половину расстояния между Белым морем и Онежским озером, — была преодолена самая трудная, заболоченная часть пути, на что ушло больше недели.
В походный шатер, раскинутый к ночи у небольшого озерка, Петр созвал нужных ему людей. Сюда собрались родовитый боярин, генерал фельдмаршалк Головин, Александр Данилович Меньшиков, числившийся в это время бомбардир-поручиком, капитан Преображенского полка Василий Дмитриевич Корчмин и сержант Михаил Щепотьев. Писарские обязанности, как повелось, должен был выполнять Семен Поташов.
Петр сидел в противоположном от входа конце шатра, упрятав каким-то чудом длинные ноги под походным столом. Перед ним в медных шандалах горело несколько свечей. На Петре был простой суконный камзол, ворот рубашки расстегнут, узкая волосатая грудь обнажена. Петр ковырял в зубах, а слуга его Фельтон вынес металлические тарелки с остатками еды и обтирал стол.
Генерал фельдмаршалк был небольшого роста, круглоголовый, несколько обрюзгший. Направившись к царю, он надел завитой парик. Движения его медленные — он знал себе цену: родовитый боярин долго воевал вместе с Петром под Азовом против турок, совершил путешествие в Китай, участвовал в качестве «второй персоны» в Великом Посольстве, заключал так необходимый тогда Петру мир с турками.
Корчмин, несмотря на скромную одежду, держался с достоинством, чему выучился за границей, куда был послан изучать военные науки. Все, чему выучился Корчмин, особенно безукоризненному выполнению самых трудных поручений, заставляло Петра относиться к нему с большой любовью.
Щепотьев сидел в пропитанном потом мундире, небритый и усталый: ему некогда было ни переодеться, ни отдохнуть.
Последним явился Меньшиков. Петр закричал, чтобы Александр Данилович скорее прикрыл вход: налетят комары. Но Меньшиков замешкался и не обтряхнул одежду (для этого снаружи стоял солдат с веником). В шатер залетели комары, и царский любимец с притворным недоумением развел руками, словно хотел сказать, что не он этому виной.
Присев у края стола, Александр Данилович развернул какой-то листок, показывая его Головину так, чтобы не видел царь. Лицо генерала фельдмаршалка сморщилось от усилий не рассмеяться, — это сразу же привлекло внимание Петра.
Протянув руку, Петр завладел листком и, разглядев его, состроил плаксивую мину. На листке был нарисован толстый кот, которого хоронили мыши. Небольшой текст разъяснял смысл происходившего: мыши были раскольниками, а кот — Петром.
Петр спросил, где Меньшиков это достал. «В доме богатея в Нюхотской Волостке, у которого ваше величество изволили скушать рыбник», — последовал ответ. Семен, который тоже разглядел изображение, знал, что такие листки изготовлялись раскольниками в скитах.
Корчмин извлек из сумки карту и, положив на стол, тщательно разгладил ее ребром ладони. На карте Семен увидел реку, вытекавшую из большого озера и вливавшуюся в морской залив, — река текла полукругом: сперва на юг, затем на север, наконец на запад. В устье было до сотни больших и малых островов. У истока ее на островке стояла крепость; вторая крепость была недалеко от устья. На всей карте были отмечены небольшие речки, лесные угодья, распаханные земли, сенокосы, селения и рыболовные тони, на фарватере указаны глубины.
Карта изображала место стыка Карельской и Ижорской земли. Семен там никогда не был и с любопытством ждал, что скажет Корчмин. Водя пальцем по карте, Корчмин объяснял, как безопаснее всего подойти к неприятельским укреплениям, называя ориентиры вдоль берега, и сделал выводы, какими можно для этого воспользоваться судами. Корчмин описал путь по самой реке; он при этом считал, что пороги не представляют для судов опасности. Далее Корчмин высказал предположение, каким образом неприятель мог бы оказать сикурс военному укреплению, стоявшему ближе к устью, называвшемуся Ниеншанцем, и особенно Нотебургу, стоявшему на островке у истока. «Сикурсу быть не должно», — вставил Петр. Закончил Корчмин описанием крепостей Нотебурга и Ниеншанца, — какие там укрепления, сколько гарнизона, кто командует, есть ли запасы продовольствия, пушек, ядер.
Выслушав все это, Петр остался доволен: не зря Корчмин, направленный в Ижорскую землю под видом купца, производил разведку, — сделано было весьма отменно.
Корчмин напомнил, что по Ладожскому озеру, опираясь на Кексгольм, называвшийся раньше у русских Корелой, плавает неприятельская эскадра адмирала Нумерса. Корчмин не мог знать, что через несколько дней большая часть этих кораблей будет взята на абордаж донскими казаками, посаженными во главе с полковником Тыртовым на легкие струги, и что Нумерс с остатками эскадры уберется в Выборг.
Разглядывая карту, Петр ласково проговорил:
— Небось, не просто было добыть сие под самым носом неприятеля.
Петр сидел некоторое время задумавшись, остальные почтительно молчали. Семен, весь превратившись в слух, готов был каждое мгновение начать записывать.
Петр снова заговорил:
— Сия крепость, именуемая неприятелем Нотебург, сиречь Орешек, есть конечная цель нашего похода... Без овладения означенной крепостью очистить Неву от неприятеля невозможно...
Выйти на Балтийское море через Неву царь задумал уже давно. Приготовления ко взятию Нотебурга велись еще в конце прошлого года. Помешала неожиданно наступившая в январе оттепель. Кампанию перенесли на осень. Желая обмануть неприятеля, Петр в начале лета отправился с большой свитой и войском в Архангельск, якобы для отражения нападения на этот город, хотя по донесениям лазутчиков знал, что нападения не предвидится. К концу лета Петр с большим шумом отплыл в Соловецкий монастырь, «поклонился Зосиме и Савватию», но через несколько дней оказался неожиданно с войском и фрегатами в Карелии, «вблизи границы неприятельской».
