Геннадий Гусаченко - Жизнь-река
Мать носила модную в те годы плюшевую жакетку. Черные пышные волосы завивала в большие локоны, прикрывая их шляпкой, украшенной брошью. Белая блузка с бантом, бордовая юбка из германской парчовой ткани, привезённой отцом с фронта в виде трофея, тупоносые коричневые туфли на высоком каблуке завершали её наряд.
Сбрызнув себя одеколоном «Шипр» и духами «Сирень», родители уходили в клуб железнодорожников на вечерние сеансы кино. Дважды меня прихватывали с собой. На фильмы «Сталинградская битва» и «Падение Берлина». Сеансы были поздние, детям их посещение не разрешалось. Отец проводил меня мимо контролёрши, пряча между ног под полами шинели.
Днем с соседскими мальчишками я играл в войну, и подражая героям фильма, кричал:
— Алеша-а! Наташа-а!
А ночью боялся спать. Мне чудились страшные фашисты.
Вспоминая и осмысливая годы нашей жизни «на проходной», понимаю, какая трудная доля выпала отцу и матери. Но они были молоды. Жили надеждой на лучшее, подогреваемой громким тарахтеньем тарелки–репродуктора о новых достижениях в экономике страны. Бравурное радиовещание дикторов разбавлялось победными маршами, задорными песнями.
Легко на сердце от песни веселой,
Она скучать не даёт никогда, — пел Леонид Утёсов.
Над страной весенний ветер веет,
С каждым днём все радостнее жить, — распевала Любовь Орлова.
Валенки, валенки,
Ох, не подшиты, стареньки, — голосила Галина Русланова.
Эх, хорошо в стране советской жить!
Эх, хорошо страной любимым быть! — чеканил слова пионерский хор.
Счастливы ли были мои родители?
Они любили, были молоды, работали с верой в светлое будущее, обещанное коммунистической пропагандой, пели и плясали на домашних гулянках, растили детей. И строили избу. Из соломы и глины. Литуху. В Тогучине, на улице Александра Матросова под номером 25 стоит она и поныне. Маленькая саманная избёнка, где было тепло зимой от раскаленной печки и прохладно в летнюю жару. Там у нас был огород, в сарае хрюкала свинья, а на поляне за изгородью паслась корова.
И ещё отец в выходные дни ходил на охоту и всякий раз приносил подстреленных зайцев, тетеревов, рябчиков.
На Новый 1949 год мне подарили тяжёлый железный паровозик, тёмно–зелёный, с красными колёсами. А сестре Гальке жёлтую казеиновую уточку с оранжевыми лапками и красным носиком. На столе было вдосталь молока, творога со сметаной, картошки с мясом и сладких пирогов с пареной калиной. И еще полная ваза круглой карамели со смешным прозванием «дунькина радость». Я играл паровозом, сосал конфеты, ничего другого не знал и радовался всему, как радуются дети. О незабываемых днях жизни в литухе расскажу позже, а сейчас отложу тетрадь и планшет и возьмусь за вёсла.
Вдали показался РТ — речной толкач с баржами. Где его фарватер — известно лишь капитану. Бакенов и створов не вижу и не знаю, каким курсом пойдёт судно. Повернёт к правому берегу или будет держаться левого? А может, по середине реки двинется прямо на меня? Я непростительно отвлёкся, когда выводил на бумаге неровные строчки. Течение и ветер утащили «Дика» на фарватер. Бежать к берегу, прижаться к тальникам и ждать, пока высокая громадина простучит мимо мощными дизелями! Не успеешь — раздавит как букашку. Толкач не свернёт с фарватера. Как упирался изо всех сил, пыжась против течения, так и дальше попрёт груженые песком баржи. И начихать ему на какую–то резиновую козявку, грубо нарушившую правила судоходства!
Бежать! Бежать с фарватера! И поскорее!
Под счастливой звездой
Не знаю, почему мне везёт.
Казалось бы, верная гибель, но спасает счастливая случайность. Бережёт меня Бог для какого–то важного дела, которое до сих пор не сделал, но обязан сделать в этой жизни. Какое только — вот вопрос! Кабы знать — что?!
— Нужен ты на Земле, вот и хранит тебя Господь, — объяснил мне настоятель Бердского кафедрального собора Преображения Господня протоиерей отец Василий, которому поведал я случаи из моей жизни.
— Вспомню о них — дрожь берёт! И как жив остался?! Чудо и только!
— Твори добрые дела, Богу и людям угодные, и Господь позаботится о тебе, — осеняя меня крестным знамением, сказал благообразный церковный служитель.
А смерть и жизнь моя рука об руку рядом идут. И лишь костлявая замахнётся острой косой своей, провидение Господне тотчас её остановит: не время!
Судите сами.
Сегодня рано утром заметил буксир с баржей, стоящий у правого берега носом ко мне. Решил пройти подальше от него и принялся грести влево, к середине реки. Вдруг буксир двинулся вперёд вдоль берега. Я даже порадовался: хорошо, что вовремя ушёл с его пути. Но буксир круто взял вправо, разворачивая баржу, и скоро был на фарватере. Неожиданно остановился против меня, вспенивая винтами воду за кормой. «Куда он двинется? — лихорадочно соображал я. — Влево против течения или вправо по течению?»
Катамаран быстро приближался к буксиру, а я никак не мог придумать, куда грести: влево или вправо. Начну брать левее, а он, чего доброго, тоже двинется… Меня вынесет под самый нос баржи.
Прикинув, что лучше вернуться назад, к берегу, налёг на весла. Но время было упущено. Меня неумолимо тащило сначала на борт баржи, потом на борт буксира, а поскольку я молотил вёслами и успел отплыть вправо, то меня уже неудержимо тащило под корму буксира. Прямо в клокочущую пену, поднятую винтами.
Что делать? Бросаться за борт в ватных штанах (ночью было холодно и я оделся теплее)? В резиновых болотниках, в свитере, в пуховике? Всё равно, что кинуть в воду утюг! Продолжать плыть — превратиться в лохмотья под винтами. В эти критические секунды, когда до буксира оставались считанные метры, он быстро пошёл вперёд. «Дика» пронесло, подбрасывая на пенных волнах, за кормой буксира. То ли из ходовой рубки заметили дурня на плоту, (по–другому там обо мне не отозвались), то ли диспетчер дал команду капитану отправляться?! Последнее, конечно, более вероятное, ибо часы (я мельком в панике взглянул на них) показывали ровно пять ноль–ноль. Как бы там ни было, но буксир освободил мне путь, пропустил увлекаемый течением плот–катамаран.
Чудом избежав столь нелепой гибели, я проклинал себя за оплошность. Скорее всего, капитану моя проблема была по барабану. Просто ушёл в назначенное время, и минута решила исход моего одиночного плавания. А буксир без остановки развернулся вправо, быстро пошёл по течению и скоро скрылся за поворотом реки. Оттуда ещё долго слышался стук дизелей.
Отвинтив крышку фляги с вишнёвым ликёром, я приложился к ней, постукивая зубами о края и не в силах унять нервную дрожь. Потом достал термос, плеснул в кружку горячего кофе, медленно приходя в себя после пережитого страха.
