Толчки - Марат Дроздов

– Какой щеголь, – неодобрительно сказал Костя.

– Мсье Болконский, не соблаговолите ли заткнуться? – спросил я.

– А что? Морду мне набьешь? – он поднял брови.

– Может быть… – притворно задумался я.

Я прошел на середину класса и плюхнулся за свою парту. Первым уроком у нас была история, а парту на ней я делил с Женей.

– Как там у тебя дела с подругой жизни? – спросил я его.

Он сидел и, смотря в столешницу стеклянными глазами, думал о чем-то своем. От моих слов он встрепенулся и посмотрел на меня.

– Что? – спросил он непонимающе.

– Я говорю – охмурил красотку? – спросил я.

Он слегка улыбнулся.

– Нет. Такое ощущение, что она не хочет со мной общаться.

– И как ты это понял? – спросил я покровительственным тоном.

Я чувствовал обретенную мной, неведомо как, значимость. Будто бы теперь мой социальный статус стал выше, чем был вчера. А с нынешней высоты проблема Жени мне казалась мелкой и незначительной. И каждый совет, данный мною по этой теме, должен был, по моему мнению, котироваться.

– Я ей писал в соцсети, – начал он объяснять. – А она мне отвечает односложно и с промежутком минут в двадцать пять.

Я пожал плечами:

– Может просто неудачный момент выбрал?

– Может быть… – задумался он.

Его взгляд вновь уперся в столешницу, потом, будто что-то заметив, перешел на нашивку. Он воззрился на меня, будто впервые увидел. В его взгляде была настороженность.

– Это у тебя откуда? – он подбородком указал на свитер.

Я почувствовал, как взгляды сразу нескольких людей приковываются ко мне, в ожидании ответа. Я, с деланной небрежностью, пожал плечами:

– Да так, подарок.

Настороженность в его взгляде, казалось, усилилась. Он буквально прожигал меня глазами.

– И кто же тебе сделал такой подарок? – спросил он с интонацией детектива, который задает подозреваемому контрольный вопрос, после которого тот должен расколоться.

– Пацаны из WSCrew, – ответил я.

Женю как ударили. Его глаза расширились, будто его худшие опасения подтвердились.

– Тебе ее толчки дали? – переспросил он с испугом в голосе.

Услышав последнее слово, я со злобой посмотрел на него.

– Не называй их так, – с угрозой сказал я.

Он отшатнулся.

– И ты теперь с ними? – спросил он, с надеждой глядя на меня.

Я помедлил с ответом. Ответ на его вопрос – это ответ на вчерашнее «приглашение» Юры. Но вид Жени, вспыльчивого спорщика, который сейчас, по-детски с надеждой заглядывающего мне в глаза, пробудил во мне злорадство. Мне стало радостно убить эту надежду. Я, криво ухмыльнувшись, сказал:

– Да, я теперь с ними.

Наш учитель истории не обратил никакого внимания на мою одежду. Он то ли не знал, что означает эта нашивка, то ли специально игнорировал ее наличие.

– Итак, сегодняшний урок я бы хотел посвятить истории нашего города, – сказал он. – Отвлечемся немного от стандартной программы и поговорим о собственных корнях. Напомните – как называется наш город?

– Хеймсфальск, – неуверенно ответило несколько голосов.

– Верно. А вы знаете, почему ему присвоили такое название?

В ответ раздалось молчание. Сергей Валентинович, торжествующе обвел нас взглядом и, взяв мел, начал что-то писать на доске. Все, забыв про учиненный мною недавно фурор, наблюдали за ним. Он был одним из немногих учителей нашей школы, которые могли мгновенно заинтересовать всех в классе сразу. Я уж не знаю почему, но не было ни одного человека на моей памяти, который бы сказал о нем плохое слово.

Отойдя от доски, он продемонстрировал всем сидящим написанное на ней слово «heimsfaraldur».

– Это слово с исландского языка переводится как «Пандемониум». Пандемониум – это другое название ада. Мы с вами, выходит, живем в аду.

Кто-то прыснул.

– А назвали наш город в честь ада в одна тысяча шестьсот двадцать втором году, когда воеводой нашего города был Николай Иванович Вяземский. Он был заядлым спорщиком. И, однажды, его друг, по фамилии Ерников, который недавно вернулся из далекой скандинавской страны, решил с ним поспорить, что Вяземский не назовет свой город первым же словом, которое придет его другу в голову. Ерников, в тот момент, был сильно в обиде на воеводу, потому что его двоюродный брат пойман на воровстве и ему грозила порка за это. В то время вышел указ, подписанный самим воеводой, что за воровство преступник должен быть высечен прилюдно на площади. Вяземский же, узнав о том, что это брат его друга, все равно отказался его помиловать. И Ерников, выждав момент, когда воевода будет пьян и, зная, что его легко можно взять на «слабо», выражаясь современным языком, решил ему так отомстить. И в итоге Вяземский подписал указ, по которому уезду Рыбинскому присвоено новое название – Хеймсфальск. Когда, на следующий день, горе-воевода протрезвел, Ерников ему сказал – «Теперь, друже, ты будешь управлять адом» и показал ему его собственный указ. Вот так, друзья наш город стал Хейсфальском.

Когда он закончил, в классе воцарилось молчание. Все ждали продолжения рассказа. Но его взгляд, вдруг, обратился в конец класса.

– Да, Марк?

Несколько человек обернулись.

– Сергей Валентинович, расскажите, пожалуйста, откуда взялась «трехлинейка». Мы просто с мамой вчера спорили по этому поводу, но к единому мнению так и не пришли.

Кто-то снисходительно улыбнулся. Сергей Валентинович же, наоборот, довольно улыбнулся уголком губ.

– Хороший вопрос, – он повернулся к доске и начертил три вертикальные параллельные линии, затем три горизонтальные. – Трехлинейка, как мы ее называем, имеет очень интересную историю. Изначально были только три полосы. Они тянулись вдоль берега, на них устраивались скачки. В те годы в городе произошел знаменитый пожар – самый гибельный пожар за всю историю нашего города. Кто-нибудь из вас слышал об «Орниковом возгорании»? – он вопросительно посмотрел на класс. – Поднимите руки те, кто знает.

Пять человек вскинули руки.

– Молодцы, – сказал он. – А теперь для всех, кто не знает что это. В одна тысяча семьсот двадцать втором году произошел крупнейший пожар за всю историю нашего города. Дело в том, что дома тогда были, в основном, деревянные, а поэтому пожароопасность была очень большая. И однажды, губернаторский писарь, ночью, что-то писал у себя в комнате. Никто до сих пор не разобрался, что именно он там писал. Так вот, когда он там что-то писал, он случайно, а, может, и не случайно, уронил свою свечу. Да уронил так, что занялся пожар, унесший жизни всей «верхушки» городского управления и еще,