В плавнях Ханки - Вознюк Юрий Владимирович
Дом егеря стоял почти на самой вершине сопки, метрах в трехстах от воды. Почему для него выбрали такое место — непонятно. Открытое всем ветрам, оно было удобно для наблюдения, но никак не для жилья. Принести снизу только два ведра воды представляло уже немалый труд. Не успели мы пристать к берегу, как сверху спустился егерь. Был он лет тридцати пяти, среднего роста, худощав. Звали его Савелием Буриком. Мы поздоровались, достали свои документы, договор, письмо к нему и попросили оставить у себя часть нашего груза. Савелий охотно согласился.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда мы, выбросив снаряжение на берег, тронулись в обратный путь. Теперь, облегченные от груза лодки, стрелами летели по неподвижной воде. Ровно и мощно ревели моторы, оставляя за собой пенистый след. Нам понадобилось всего несколько минут, чтобы дойти до устья Заборихи. Войдя в него, мы заметили идущий навстречу рыбацкий бот. С поднятым кверху носом и такой же кормой, он неторопливо приближался к нам. Велико же было наше удивление, когда на носу бота мы увидели Власова, приветствовавшего нас.
Будучи по натуре человеком общительным, Власов за время нашего отсутствия познакомился с каким-то рыбаком, быстро завоевал его расположение и, погрузив на бот бочки с бензином, тронулся вслед за нами. Рыбаку было не совсем по пути, но очень уж веселым человеком показался ему Илья, и он рад был помочь ему. Так, к концу вторых суток прибыли мы к месту нашей охоты. Край солнечного диска еще пламенел над горизонтом, когда мы взобрались на сопку. Поднятая могучими силами земли, она, по существу, представляла собой остров, если не считать узкого, заболоченного двухкилометрового перешейка, соединяющего сопку с массивом плавней. На севере от нас лежала Ханка, на западе далеко в сушу врезался се залив, а на востоке и дальше к югу лежал тот заповедный край, к которому мы стремились. В наступающих сумерках, среди неоглядного моря плавней, сотнями светлых пятен лежали озерки. Заливы и протоки причудливо переплетались, образуя немыслимый лабиринт.
И все же как ни хотелось нам проникнуть взглядами в тайны зыбких берегов, мы не могли не смотреть на Ханку — ведь это было наше первое свидание с озером.
Что мы тогда знали о Ханке из рассказов и справочников? Только то, что озеро лежит на западе Приморского края и что до него от Владивостока спидометр должен отмерить свыше двухсот километров. Собственно, подъехать к озеру можно только с западной стороны, южная и восточная недоступны для автомашин — плавни встают непреодолимой преградой. Здесь уже нужно пересаживаться на лодку и плыть по какой-нибудь реке, впадающей в Ханку, или, рискуя завязнуть в трясине, ломиться пешком. В большинстве мест восточной и южной части озера плавни оцепляют берег полосой препятствия. Преодолев ее, можно выйти на узкую, твердую ленту суши, на которой растут деревья и стоят кое-где домики рыбаков и пастухов.
Ханка раскинулась на девяносто километров в длину и шестьдесят пять в ширину. Глубина озера не превышает десяти метров. Впрочем, при определенных обстоятельствах нам за глаза хватило бы и двух. Но это были детали. Главное состояло в том, что Ханка с ее плавнями и по сей день остается гигантским резерватом водоплавающей дичи, принимая на себя несметные стаи во время пролетов.
Стоял тот самый час, который охотники называют вечерней зорькой. С высоты птичьего полета мы видели, как сотни пернатых носились над всем этим царством травы и камыша, и в наши сердца все больше входил азарт, а в душу истома нетерпения.
В своей голубятне егерь жил вместе с семьей. Жена его Маша, крупная русоволосая женщина, поставила на стол блюдо с заливным сазаном, и мы с нескрываемым удовольствием отведали этой редкой рыбы. За ужином Бурик рассказывал об охоте в плавнях.
Утром мы перетащили свои вещи в дом, оставив в лодках только трехдневный запас продуктов, спальные мешки, смену одежды, ружья и немного патронов. Было решено, что два дня мы посвятим знакомству с местностью: я еду на восток искать знаменитые Богодуловские озера, Илья с Димкой — в так называемый Цаплинник.
Не успел я оттолкнуться от берега, как ко мне в лодку прыгнула собака егеря — пятнистый угрюмый пес со странной кличкой Цицерон. По всей вероятности, ему понравились остатки нашего ужина, и в благодарность за это он решил осчастливить меня своим присутствием. Я не люблю собак на утиной охоте, но на этот раз изменил своему правилу, в чем горько потом раскаивался.
Мне предстояло преодолеть двухкилометровый пролив, который соединял Ханку с озером Тростниковым, и войти в одну из проток, ведущих к Богодуловским озерам. Свежий юго-западный ветер изрядно покачивал лодку. На середине пролива Цицерон решил изобразить бывалого моряка. Он перебрался на нос моторки и, расставив лапы, уставился вперед. На первой же волне пес не удержался на гладкой дюралевой обшивке и полетел в воду. Я с трудом вытащил его, и он, в признательность за спасение, стряхнул с себя воду на меня.
Протока открылась совершенно неожиданно. Сбавив скорость, я осторожно вошел в нее и не успел проехать и ста метров, как прямо из кустов начали подыматься утки. Тяжелые черные кряквы лениво взлетали в воздух и, чуть отлетев, снова садились на воду. Чем дальше я ехал, тем больше становилось уток. И вот тут-то Цицерон и проявил свою дурацкую прыть. Стоило утке появиться поближе, как он с истошным лаем бросался в воду. Конечно, поймать он ничего не мог, но зато через десять минут в лодке было мокро от воды, бежавшей с него ручьями. Сначала я просто растерялся, не зная, что делать: и возвращаться назад, чтобы выбросить глупую собаку, мне не хотелось, и продолжать поездку было невозможно. Наконец, я догадался засунуть его под брезент, и там первое время пес вел себя прилично. Постепенно протока разошлась в большое продолговатое озеро. Я заглянул в карту и увидел, что оно так и называется — Большим. На пути, вдоль его берега, мне встретились две мелкие протоки, которые вели к цепи озер, терявшихся в камышах. На каждом из них чернели утки.
Радость предстоящей охоты охватила меня, и я мысленно благодарил Илью Власова за то, что он вытащил нас на Ханку.
Километров через пять озеро начало сужаться, превратившись под конец в узкую извилистую проточку. Снова перед лодкой засновали утки, и Цицерон, увидев их через смотровое стекло, опять одурел. Пес бесновался под брезентом так, что я начал опасаться, как бы он не выдавил стекло или не порвал со злости спальный мешок. Проточка отчаянно петляла. Иногда путь преграждали заросли камыша и куски плавунов, и мне приходилось выворачивать руль так, что моторка показывала днище. Несколько раз я заходил в тупики и возвращался задним ходом.
Наконец впереди сверкнула вода и я въехал на Богодуловские озера. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: лучшего места для охоты трудно желать. Здесь хватало всего: и мелководных кормовых заливов, и узких перешейков, и длинных мысков. Посредине первого озера возвышалось несколько небольших островков камыша. Берега озер представляли собой толстый слой плавуна, который местами мог выдержать человека. Солнце стояло в зените, когда я выбрал небольшой мысок и причалил к нему пообедать. Проклятый пес устроил в кабине настоящий погром. Я дал ему пинка, навел порядок и расчехлил ружье — тяжелый пятизарядный браунинг. Затем достал колбасу и хлеб и занялся консервами. Едва я отвернулся, как сзади раздался скользящий шорох. Все произошло в одно мгновение. Колбаса! Весь мой запас отличной копченой колбасы торчал в пасти лохматого вора. Я метнулся к нему, как кобра, но он оказался проворней. Выпрыгнув на плавун, пес с удивительной быстротой стал пожирать добычу. Разъяренный, я полез за ним, но сразу же убедился в тщетности вернуть потерянное.
Глотая морскую капусту, я не спускал глаз с озера. Несколько раз проносились там табунки чирков, но далеко от меня. Косокрылых заметил, когда они уже летели над головой. С набитым ртом я торопливо схватил ружье и выстрелил три раза. Две утки перевернулись в воздухе и шлепнулись в воду метрах в сорока от меня. Почти тотчас раздался и третий всплеск... Над водой торчали голова и хвост Цицерона. Он быстро подплыл к птицам, схватил их и поплыл обратно. «Хоть одно доброе дело сделал», — подумал я.
