Джеймс Кервуд - Северный цветок
— …И еще узнать, где я могу снова увидеть ее и согласится ли она позировать мне для «Burke's»! Я угадал, Грегги?
— Вполне и самым точным образом, Филь! — признался художник. — В этом отношении вы — замечательный человек: умеете иногда читать чужие мысли!
— И у Бёрка хватило наглости уверить вас в том, что вы нуждаетесь в немедленном и продолжительном отдыхе!
Грегсон предложил ему папиросу.
— Надо вам знать, что наш Бёрк — очень славный парень, всегда добродушный и отчасти поэтически настроенный, он питает органическую ненависть к паукам, змеям и небоскребам. Он сказал мне: «Грегги, уезжай отсюда в какое-нибудь тихое, укромное местечко на лоне природы и постарайся на две-три-четыре недели позабыть про все на свете, кроме своих холстов и нескольких дюжин пива». Отдых! Лоно природы! Нет, Уайтмор, вы только подумайте: он предлагал мне такие смешные вещи в то самое время, как я мечтал о Валенсии, донне Изабелле и тех изумительных местах, где природа так буйна, точно все время только и делает, что пьет шампанское! Ах, милый мой, если бы вы только знали, как вовремя пришло ваше письмо!
— А ведь в этом письме я почти ничего не сказал вам! — воскликнул Филипп, поднявшись с места и начав беспокойно ходить взад и вперед по маленькой хижинке. — Я обещал вам дать все, что так необходимо вашему художническому темпераменту, требовал, чтобы вы при первой возможности приехали сюда, ко мне. Хотите знать, почему я все это сделал? По той простой причине…
Он резко повернулся на месте и поглядел через стол на приятеля.
— …По той причине, что случилось нечто из ряда вон выходящее, по сравнению с чем события в Валенсии и в Рио — сущие пустяки, о которых и говорить не стоит! Мне необходима ваша помощь! Вы поняли, что я говорю вам? Я начал крупную игру и никогда в жизни не нуждался так в верном друге и помощнике, как сейчас, в данную минуту. Вот почему я написал вам и пригласил вас сюда!
Грегсон отодвинул свой стул и поднялся с места. Он был на целую голову ниже Уайтмора и по внешнему виду гораздо слабее, нежнее его, но было какое-то особое выражение в его холодных голубовато-серых глазах и необычная характерная твердость в линиях подбородка. Во всяком случае, человек, который глянул раз, немедленно устремлял на него вторичный взгляд и почти бессознательно менял свое первоначальное мнение о нем. Его тонкие пальцы, как стальные пружины, обвились вокруг руки Филиппа.
— Вот когда мы начинаем подходить к самой сути дела! — воскликнул он. — Я ждал этой минуты с нетерпением Иова или того маленького Бобби Теккета, который, вы его должны помнить, семь лет тому назад начал ухаживать за Минни Шелдон. Он женился на ней на следующий день после того, как я получил ваше письмо, которое, кстати сказать, сильно озадачило меня. Я старался читать между строк, ломал голову, строил тысячи догадок и дома и в пути — и все же ровно ничего не знаю. Но, так или иначе, вы позвали меня, и я приехал! В чем дело?
— В первую минуту, Грегги, мое дело может показаться вам смешным до глупости и даже больше! — ответил Филипп. — Прежде всего я хотел подхлестать ваши эстетические чувства и вкусы. Взгляните сюда!
С этими словами он схватил Грегсона за руку и подвел к двери.
Холодное северное небо от края до края горело алмазными звездами. Хижина стояла на вершине одного их тех открытых для всех ветров холмов, которые на крайнем севере величаются горами. Внешние брусья ее наполовину утопали в гниющих кучах листьев и сучьев, скопившихся в течение лета. Здесь царила безграничная Пустыня, — белая и светло-серая там, где звездный свет озарял верхушки сосен, и глубоко-черная внизу и вдали. Из недр ее доносился низкий, мрачный, монотонный рев морского прибоя, разбивающегося о берег.
Филипп, положив одну руку на плечо Грегсона, другой указывал на мрак, который окружал их со всех сторон.
— Мы с тобой находимся вовсе уж не так далеко от Ледовитого океана, — сказал он, перейдя на «ты». — Ты только погляди на тот зыбкий свет, который словно находится в нерешительности, не зная, что делать в ближайшую секунду: совсем ли погаснуть или же разгореться сильнее прежнего? Не напоминает ли тебе все вокруг ту самую ночь, когда мы удирали из Карабобо, когда донна Изабелла указывала нам верный путь, а луна, только выглянувшая из-за гор, выразила немое согласие быть нашим гидом? Но это не луна! Это начинается северное сияние! При желании ты можешь услышать, как гремит залив, и даже почувствовать запах ледяных гор, которые имеют свой специфический аромат, не всем доступный. На расстоянии ружейного выстрела от нас находится порт Черчилл, который сейчас покоится в мирном сне. Тут ты можешь найти только пост Гудзоновой Компании, индейские поселки и трапперов, которые служат своего рода посредниками между этой глушью и цивилизацией, находящейся на расстоянии по меньшей мере четырехсот миль отсюда. Ты чувствуешь и понимаешь красоту окружающего, и все это должно оказывать на тебя могучее действие. Я не ошибаюсь?
— Нет, ты не ошибаешься! — согласился Грегсон. — Ну, а дальше что?
— Я постепенно и без ненужной торопливости подхожу к самой сути моего разговора. Я хочу, Грегги, толком разъяснить тебе, что именно заставило меня вызвать тебя сюда. Я обдумываю каждое слово и, правду сказать, все еще полон нерешительности. Если принять во внимание твое чисто философское восприятие красоты, то просто жестоко — отвлекать твои мысли от этого мрака, от таинственной дали, от донны Изабеллы и прочих прекрасных женщин — к рыбной ловле!
— К рыбам?!
— Да, к рыбам!
Грегсон зажег новую папиросу и поднял спичку так, что ее слабый, тоненький огонек осветил на момент лицо его друга.
— Послушай, милый друг! — разразился он, — ведь не для рыбной же ловли ты пригласил меня сюда!
— И да, и нет! — ответил тот. — Но, если бы даже и так, то…
Он снова схватил Грегсона за руку и так сильно сжал его пальцы, что тот ни на минуту не усомнился в серьезности его дальнейших слов.
— Не можешь ли ты припомнить, кто или что явилось причиной краха революции в Гондурасе спустя две недели после того, как мы скинули Пуерто Барриоса! Если не ошибаюсь, всему виной была девушка — верно?
— Да, девушка! И я не скажу даже, что она была очень красива!
— Правильно! — продолжал Филипп. — Постарайся припомнить обстановку. Место действия — пальмовая площадь в Сейба. Президент Белиз пьет вино со своей кузиной, невестой генерала О'Келли Бонилла, полуирландца, полулатиноамериканца, который, как тебе известно, был главнокомандующим всех войск и самым закадычным другом президента. Воспользовавшись моментом, когда на площади никого не было, Белиз решил сорвать поцелуй с девственных губок своей кузины. Но в самый критический момент, никем незамеченный, подошел О'Келли и застал своего приятеля на месте преступления. С этого самого мгновения великая дружба превратилась в столь же великую ненависть и ревность. За какие-нибудь три недели генерал произвел переворот, вызвал революцию, разбил правительственные войска в Сейба, выгнал Белиза из столицы, заручился содействием Никарагуа и выпустил на сцену три французских, два германских и два американских военных судна. Через шесть недель после неосторожного президентского поцелуя О'Келли, de facto, сделался правителем Республики. Итак, милый Грегги, ты сам видишь, какие последствия вызвал один, и притом неудачный, поцелуй! Так вот что я хочу сказать тебе: если поцелуй явился причиной революции, отставки президента и краха правительственного строя, то какие же великие возможности таит в себе рыба?
