Изгой - Алиса Бодлер
Однако артефакты были у каждого свои. И если для отца особую ценность имели картины (как подлинники, так и достаточно дорогие подделки), доставшаяся от Джека мебель, сколоченная еще по моде начала столетия, и кухонная утварь, как принимаемая в подарок, так и купленная собственноручно по тем или иным поводам, то для Германа высший интерес представляли уже упомянутые вещицы из кабинета, являющие собой различные стекляшки, колбы и инструменты по работе с мелким сырьем. Последние пригождались для обработки чучел, даже если использовались вовсе не по назначению.
Любовь юноши к «замораживанию смерти» распространялась не только на зверей, но и на растения. Когда обстановка и время располагали к коротким прогулкам к саду, юноша бродил меж симметрично засаженных клумб и собирал цветы для гербариев. Для таких целей под пологом своей кровати, он выделил специальное место и связывал, а после развешивал их, переворачивая букетики головками вниз. Такие украшения старший сын Николаса любил использовать как вкладыши к праздничным письмам и открыткам для Ангелины и Мари.
Благодаря увлечению матери он знал все виды растений, растущих в саду, и мог подобрать неплохой состав, например для грудного сбора. Но отец, как и в случае с таксидермией, не любил, когда старший слонялся среди травы без особого толка, а потому времени, которое можно было провести наедине с собой и природой, у парня практически не было.
Достигнув конца тропинки, Герман подошел к боковой стороне особняка, принявшись украдкой заглядывать в огромного размера окна в мелкую расстекловку. Сквозь рамы виднелось убранство гостиной, в которой, к огромному облегчению юноши, сейчас никого не было. Должно быть, приближалось время чаепития, и слуги, не ждавшие никого из хозяев так рано, вовсю занимались на кухне. Шанс столкнуться лишь с полуслепым лакеем Смитом на входе и не обнаружить себя никому из самых нервных, был очень велик.
Пробегая под окнами, Бодрийяр-младший пригнулся, но уже для пущего бдения. Благодаря своим длинным и тонким ногам он двигался быстро и практически бесшумно, как будто бы перепрыгивая через поверхности и почти не касаясь земли.
Подъем на крыльцо озарил пространство несколькими привычными скрипами, однако они были достаточно глухими для того, чтобы не привлекать внимания к новопришедшему. Оставалось надеяться лишь на то, что Смит, отворяя входную дверь, как и всегда, забудет надеть свои очки.
Юноша приблизился ко входу в дом и постучал позолоченным молотком о дубовую поверхность. Лакея, которому близился уже седьмой десяток, быстро ждать не приходилось, а потому Герман, испытывая подобие страха, осматривал террасу вокруг себя на предмет забытых вещиц.
Но внимание его привлекла лишь напольная ваза, стоящая возле, покрытого листьями и сезонной пылью, низенького буфета. В ней, скорее для того, чтобы привлекать дополнительное внимание гостей к фасаду дома, стояли высокие кустовые розы ярко-алого цвета. Должно быть, они были куплены в городе, где продавали любые растения круглый год, и служили украшением в прошлый четверг, а потому теперь выглядели из рук вон плохо. Замерзшие и, одновременно с этим, увядшие бутоны представляли собой бордовую массу, лишь отдаленно теперь напоминающую структуру лепестков. Минуты шли, но старичок Смит все не торопился открывать двери, а старший сын Бодрийяров глядел на еле живую композицию словно завороженный, не в силах переключить свое внимание.
То, во что превратились розы, напоминало ему месиво, что он видел на лице еще живого Трэвиса в подвале «Фармации».
– О, сэр! Как рано вы прибыли! Все ли в порядке?
Шамкающий лакей стоял на пороге без очков, как того и ожидалось. Герман знал, что определить его силуэт было слишком легко из-за косматой прически, а более того и не требовалось.
– Отец отпустил.
– Что же, сегодня он милостив, сэр! – раскланивался Смит. – Ваш брат вернулся и того часом ранее.
С недоверием глянув на старичка, юноша поспешил к лестнице, боясь столкновения с теми, чье зрение будет получше.
Слуга не ошибся. Стоило парню отворить дверь в их общую комнату с Валерианом, он застал того за рабочим столом. Кудрявый мальчишка что-то писал, разложив возле бумаги сушеные бутончики хризантем, снятые с гербариев старшего. Завидев тощую фигуру, он помахал рукой:
– С возвращением! Ох… ты что, слетел с кэба?
– Нет, Вэл, – тяжело сдерживая эмоции, проговорил парень. – Совсем нет.
– Ну… Попроси завтра чудо-настойку у мистера Ноббса! Быстро вернешь былой вид.
Младший не интересовался реальной причиной, а Герман не мог выдавить из себя и слова, пораженный холодом его реакции.
– Я взял твои творения, ты говорил, что можно, если потребуется! – указал брат на цветки. – На счастье, причина действительно теперь имеется.
Сжав зубы крепче, юноша, наконец, вошел в комнату и сел на свою кровать.
– Мне нужно объясниться, братик. Но прежде – почему ты дома так рано?
– А! – словно не обращая внимания на первые слова брата, со смехом воскликнул Валериан. – Это все миссис Доусон! Мы заезжали с ней на знакомство, а после она отправила меня домой.
– Знакомство?..
– Ох, братец! – отрок подскочил со своего места и прижал к груди недописанное письмо. – Право не знаю, как и сказать, мне так неловко… Но, кажется, я встретил свою любовь.
Старший мотнул головой, чувствуя, как растущая боль от гематом переходит в область черепа. В глазах становилось мутно.
– Мэллори Томпсон! – без малейшей доли внимания к родственнику пел Вэл, кружась на одном месте. – Ну что за ангельское создание эта племянница прекрасной Доусон. Волосы – словно расцвет огня, кожа – розовая, как пионы в нашем саду, а глаза – светлые и такие большие, как мамины броши…
Герман, утомленный собственными попытками сдержать чувства, тихо рыкнул.
– Валериан… – глухо прошелестел старший. – Наш отец – чудовище.
– А ее платье! – невозмутимо продолжал мальчишка. – Словно бесплотное одеяние настоящего ангела. Я никогда не видел таких очаровательных девушек, она превзошла даже свою тетушку…
– Валериан! – вдруг, не узнавая самого себя, гаркнул старший. – Ты слышишь меня?! Наш папа убивает других людей в своем подвале!
Младший брат опешил и отшатнулся от юноши. Но совсем не от той правды, что была озвучена.
– Ты… – глаза Вэла наполнялись горючими слезами. Он вмиг обратился капризным младенцем, забывая о взрослых чувствах, что заполняли его мысли только что. – Так бы и сказал, что не хочешь меня слушать! Что интересны тебе лишь твои обиды на нашего папу, и от того ты придумываешь эти страшные вещи! Ты всегда такой!
Не в силах стерпеть детских слез, старший сын Бодрийяров сорвался с места и
