Парус манит ветер - Олег Михайлович Солдатов

Песня ковбоев отговаривала бежать в Америку, упирая на то, что и здесь теперь хватает бомжей, публичных домов и казино…

Зачем бежать в Америку, приятель?

Теперь Америка в России, здесь, у нас!..

На старика и юношу стали коситься враждебно, каждый раз ожидая новых гадостей.

Наконец, Томочка, в ужасе от занятий своего немолодого супруга, молилась о том, чтобы ее сослуживцы не узнали о его творческих шалостях. И хоть сама она была актрисой того же театра, теперь это вызывало в ней ужас и содрогание.

Да что говорить! Все пророчили ансамблю скорую гибель и забвение. Бесперспективность и обреченность дела были очевидны всем.

В это время в Москве существовал «Клуб городского романса», организованный известным детским писателем и располагавшийся недалеко, всего в пятнадцати минутах ходьбы от подвала.

В клубе было многолюдно. Зал на пятьсот мест заполнился на треть. На сцене у рояля восседал плотно сбитый человек с птичьим лицом. Исполнители – в основном это были женщины постбальзаковского возраста – по очереди выходили на сцену и, не попадая в тон, пели зычно и, что называется, от души. Строгий человек с птичьим лицом, решительно ударяя по клавишам рояля, аккомпанировал всем. Самого писателя в зале не было.

Когда старик и юноша вышли на сцену и надели сомбреро, зрители оживились, лица расплылись в улыбках. Песня произвела фурор. В завершение старик выхватил игрушечный пистолет и пальнул над головой. Сцену покидали под аплодисменты.

Ровно через неделю, когда старик и юноша репетировали новую песню, в дверь подвала неожиданно постучали и человек с птичьим лицом возник на пороге.

– Здравствуйте… Бахметьев, – отрекомендовался он, снимая головной убор, и нетвердой поступью спустился по лестнице. – Не ждали?

– Заходите! Милости просим, – расцвел старик и бросился навстречу гостю. – Надо же! Какими судьбами?

Казалось, пришелец был доволен приемом, он широко улыбнулся, пожал плечами, мол, всякое бывает, затем оглядел помещение, вынул из пакета наполовину опустошенную бутыль джин-тоника и заговорщически сообщил:

– Я не один.

– Пожалуйста, пожалуйста! – замахал руками старик. – Мы всегда вам рады!

Пришелец поставил бутыль на стол, проследовал вверх по лестнице и, откинув тяжелую занавеску, впустил внутрь полноватую женщину лет сорока.

– Это Катя, – представил он женщину и икнул.

– Очень приятно, – улыбался старик. – Заходите, прошу вас.

– Да мы уж зашли, – засмеялся пришелец и, пройдя к столу, отвернул крышку бутылки. – У нас праздник!

– Да неужели? – обрадовался старик. – А какой?

– Сперва давай по чуть-чуть, потом скажу, – по-свойски заявил Бахметьев и, проливая мимо, разлил джин-тоник по чашкам.

Катю усадили за стол, отчего она немедленно пожелала сигарету.

– У Эдварда Платоныча юбилей, – сообщил наконец пришелец, отхлебнув из чашки. – Надо поздравить старика.

– Сочините песню. Я вас выпущу, – пообещала Катя, ласково глядя на Бахметьева. – Что-нибудь связанное с героями его книг. Веселое.

– Да! – поддержал ее Бахметьев. – Это будет шутка. Сюрприз! Он ни о чем не должен подозревать! Представляете? Идет концерт, все расписано, и вдруг вы с черного хода в костюмах!

– Может, из-за кулисы пустить? – слабо возразила Катя, заранее, впрочем, соглашаясь со всем, что предлагал энергичный Бахметьев.

Тот понимающе улыбнулся, не спеша вынул из внутреннего кармана пачку сигарет, подцепил оттуда одну, прикурил от зажигалки и, с шумом выпустив сквозь губы тонкую струйку дыма, покачал головой:

– Там их не спрятать. Все будут знать. И никакого сюрприза. Наливай!

Уговорились встретиться через две недели, слушать готовую песню.

– Я все думаю. Зачем они к нам зашли? – щурился старик после ухода гостей. – Что за этим крылось? – Он многое повидал и был опытен в житейских делах. – Они были уже «хорошие», значит, зашли случайно, им было по дороге. Шли, шли и зашли. А зачем, как ты думаешь?

Юноша пожал плечами.

– А-а, – улыбнулся старик. – Вот что мне кажется! Им нужны были деньги на такси! Я только сейчас это понял! Ну, не вести же ему даму в метро в таком подпитии! Вот он и зашел.

Песню все равно сочинили, но на этом дело закончилось. Больше никто не заходил и не проявлял интереса к юбилейному заказу.

Между тем творческий союз давал новые плоды. Оказалось, что редакция завалена письмами и телеграммами с просьбами повторить, сообщать заранее и показывать чаще все это безобразие. Публика жаждала песен. Какая-то неизвестная по численности аудитория, видимо, состоящая из страдающих бессонницей или ведущих ночной образ жизни людей, активно выражала свое одобрение этой необычной буффонады.

В качестве приза зрительских симпатий старику и юноше прямо в эфире выдали по футболке с эмблемой телепередачи, по кружке, значку и по большим настенным часам.

Ликованию не было предела!

Придя вечером домой, старик повесил часы на стену, надел футболку, прицепил значок, врубил кассету с песнями и, время от времени подливая в кружку купленный по дороге портвейн, стал дожидаться Томочку. Наконец щелкнул замок, и с лицом, говорившим: «Как я устала!», на пороге показалась Томочка.

– Здравствуй, птенчик! – по обыкновению обрадовался старик, поворачиваясь так, чтобы эмблема была видна, и, как бы невзначай бросив взгляд на часы, отхлебнул из кружки. – Чтой-то ты поздно сегодня.

Никак не отреагировав, лишь скользнув глазами по квартире, Томочка принялась снимать ботинки.

– Зачем это вы в майке сидите? – Она называла его на «вы» из-за разницы в возрасте. – И не холодно вам?

– Что ты, птенчик! – весело улыбнулся старик. – Ты посмотри, какая это майка! Да в ней можно на снегу спать! Она душу греет.

– Где это вы взяли? – равнодушно взглянув на эмблему, спросила Томочка.

Старик этого ждал.

– Нам дали приз! – гордо отрапортовал он. – Еще кружку и часы! Все снимали на камеру. Скоро покажут.

– И часы?

– Да. Вот они висят. Красивые, правда?

Старик понимал, что играет с огнем, но ему очень хотелось доказать ей, что он был прав, начав петь песни, раз по всей стране увидят, как его награждают, и не просто лишь бы чем, а «призом зрительских симпатий».

Томочка быстро нашлась и спросила с укоризной:

– Что ж вы? Призы дали на двоих, а вы все себе забрали… И часы…

Тут старик гордо выпрямил спину, высокомерно вскинул бровь и с оскорбленным видом проронил одно-единственное слово, которое окончательно решило исход словесной баталии:

– Каждому!

Надо признать, что талант у старика был, поэтому слово прозвучало как приговор из уст императора.

Далее разговаривать было не о чем.

Томочка выпила портвейну и наконец улыбнулась.

– Поздравляю, – сказала она, ставя стакан на стол. – А что у нас на ужин?

– Птенчик, бери, там все горячее: