Авенир Зак - Пропавшая экспедиция
Он поменялся местом с Верзилой, схватился за веревку и, выглянув наружу, испуганно огляделся. Внизу мелькали шпалы, у Кешки зарябило в глазах, и он влез обратно.
— Не дрейфь, Монах! — подбодрил его Верзила, и Кешка осторожно полез вверх по веревке. Добравшись до окна, он ухватился руками за раму. Ноги соскользнули с веревки, и он беспомощно повис… Паровоз дал длинный гудок, и вагон с висящим мальчишкой пронесся мимо пустынной платформы с одиноким дежурным, лениво помахавшим фонарем.
Кешка нащупал ногами веревку и, подтянувшись на руках, влез в полураскрытое окно.
Макар открыл глаза и увидел чьи-то ноги. На столике стоял мальчишка. Он деловито обшаривал верхнюю полку, осторожно вытащил из-под головы спящего пассажира буханку хлеба, положил ее в холщовый мешок и снова стал шарить…
Макар взял Кешку за ногу.
— Пусти! — испугался Кешка. — Пусти, дяденька.
— Ты что тут делаешь, мазурик? — негромко сказал Макар.
— Пусти, я больше не буду, — захныкал Кешка, стараясь разжалобить Макара. — С голодухи… неделю маковой росинки во рту не было… Пусти, дяденька.
— Ты откуда взялся?
— Оттуда, — Кешка мотнул головой в сторону окна. — С улицы.
Макар увидел крюк на раме, снял его и вытащил веревку.
— Ловко. Ты один?
— Один, — соврал Кешка.
— Врешь?
Макар привязал холщовый мешок к крючку и спустил его вниз. Верзила ухватился за мешок и дернул его. Веревка вырвалась из рук Макара.
А внизу, в угольном ящике Верзила развязал мешок, и оба они вместе с Булочкой накинулись на хлеб. Они отламывали его кусками и давились, не успевая прожевывать черную липкую массу.
Макар раскрыл свой брезентовый саквояж, вынул оттуда кусок белого хлеба, отрезал сала и, усадив Кешку на колени, сказал:
— Жуй.
Кешка жадно набросился на еду.
— Куда пробираешься?
Кешка широко улыбнулся.
— В Крым.
— Зачем?
— Там тепло. Там яблоки.
Макар пристально посмотрел на Кешку.
— А ведь ты из Питера? Из детдома Парижской коммуны?
Кешка удивленно вытаращил глаза.
— А вы откуда знаете?
— Я тебя давно подкарауливаю, — усмехнулся Макар.
— Обратно в Питер повезете? — с оттенком обреченности спросил Кешка.
Макар засмеялся и уже серьезно спросил:
— Отец с маткой где? Живые?
Кешка отрицательно покачал головой.
— Отца на германской убили, а мамка от сыпняка померла…
Макар снова открыл саквояж, достал кусок колотого сахара и протянул Кешке.
— Рафинад… — удивленно прошептал Кешка.
Господин Вандерберг, один из крупнейших голландских коллекционеров, принимал ванну. Огромная ванная комната со множеством зеркал была ярко освещена. Ванна, в которой лежал Вандерберг, была утоплена в кафельном полу и доверху наполнена мыльной пеной, из которой виднелась только лысая голова Вандерберга.
Перед ним стоял ливрейный лакей в полном облачении.
— Приехал этот господин из России, — негромко сказал лакей.
— Зови! Зови, зови его! Скорей.
Лакей удалился, а Вандерберг высунул из воды ногу и нетерпеливо пошевелил пальцами.
В ванную комнату вошел Артур и церемонно поклонился Вандербергу.
— Ну, говорите, говорите, Артур! Я сгораю от нетерпения. Как наши дела? — Вандерберг прикрутил кран, чтобы не шумела вода. — Ну, рассказывайте, Артур!
— Еще полторы, ну, максимум две недели, господин Вандерберг, и коллекция Тихвинского будет здесь.
Вандерберг восторженно шлепнул рукой по воде, обдав Артура мыльной пеной.
— Ха-ха! — раскатисто захохотал он. — Вы молодец, Артур. Золото, а не человек. Вы дьявольский проныра!
Артур поморщился.
— Не сердитесь, Артур. Я шутя. Вы знаете, как я ценю вас. И не только ценю… — Вандерберг снова рассмеялся, — но и щедро оплачиваю ваши услуги. Кстати, что этот негодяй требует за свои немыслимые богатства?
— Господин Тараканов, по моим наблюдениям, опытный деловой человек, к тому же весьма осторожный. Он настаивает, чтобы оценку производили компетентные эксперты.
— Ну что же. Пусть будет так.
Вандерберг поднялся, включил сильный душ и, отчаянно фыркая, стал смывать мыло. Потом он накинул на себя ворсистую простыню и, усевшись в низкое кресло, сказал:
— Теперь о главном. Я бы хотел знать, на что именно могу я рассчитывать, что вы отдаете Свенсену и что получу я?
— Видите ли, господин Вандерберг… Это вопрос деликатный, — замялся Артур. — Я бы хотел быть с вами вполне откровенным.
— Разумеется, мой друг. Мы с вами деловые люди. Выкладывайте все.
— Господин Свенсен настаивает на единоличном владении коллекцией.
Вандерберг откупорил бутылку с пивом.
— Что за чушь! У него нет таких денег, можете мне поверить.
— Возможно, что и так. Но он хочет оставить себе живопись. Все остальное он собирается уступить вам с таким расчетом, чтобы оправдать почти все свои расходы.
— Всю живопись я ему не отдам! Слышите, не отдам!
Артур подсел к столику, и Вандерберг разлил по стаканам пиво.
— Артур, я предлагаю вам честную игру. Как только коллекция окажется у вас, мы с вашим патроном устроим маленький аукцион. — Вандерберг снова раскатисто засмеялся. — Вы меня понимаете — аукцион?! Кто больше даст! Выручка пойдет в вашу пользу.
— Господин Свенсен на это не пойдет. Больше того, в последнем разговоре он намекнул, что, если вы не согласитесь на его условия, он оставляет всю коллекцию за собой.
— Не понимаю, к чему вы клоните, Артур?
— Я обещал господину Свенсену живопись. Мы отдадим ему живопись, но я вовсе не обещал ему всю живопись. — Артур многозначительно выделил слово «всю». — Мои разговоры с патроном носили, я бы сказал, предварительный характер… А теперь я располагаю документом, представляющим определенную ценность.
Артур вытащил из бокового кармана тоненькую книжицу и положил ее перед Вандербергом.
— Я не читаю по-русски, — сказал Вандерберг. — Переведите, пожалуйста.
— С удовольствием, — улыбнулся Артур и, раскрыв книжицу, стал называть имена.
— Веласкес, Веронезе, Ван Дейк, Рубенс…
— Стоп, стоп, стоп! — замахал руками Вандерберг. — Давайте сразу отметим, что будет принадлежать мне!
У станции Изгорск поезд, в котором ехал Макар, остановился перед закрытым светофором. И вдруг в сонной тишине вагона послышался чей-то испуганный голос:
— Ой, што это? Кажись, горим?!
— Горим, братцы, горим! — истошно завопил другой голос, и все пассажиры спросонья бросились к окнам. Макар тоже высунулся из окна и увидел, что станционные пакгаузы охвачены огнем.
