Тайны прииска Суцзуктэ (СИ) - Тангаев Игорь Александрович
Выручало то, что эти славные ребята были на редкость сообразительными, трудолюбивыми, дисциплинированными и жадными до знаний и хорошего заработка. С ними я впервые на деле почувствовал, на что способны китайцы. Сравнение их с монгольскими рабочими было явно не в пользу последних. Я даже пришел к невеселой мысли, что и те советские рабочие, с которыми мне пришлось иметь дело, работая на Буурдинском руднике, сильно уступали им в добросовестном отношении к труду. Если мои ограниченные наблюдения были достаточно представительными, то в голову невольно закрадывались невеселые мысли о том, что в скором времени Китай сможет далеко обойти нашу державу.
ГЛАВА XII. Капитан Батмунг
Почти месяц я просидел безвыездно в партии, прежде чем смог, наконец, вырваться в город. «Уж небо осенью дышало…». Валерий был в отпуске в Союзе. Из многочисленных поисковых и стационарных партий в наш городок, состоящий из десятка двухэтажных так называемых «алапаевских» домов, на камеральные работы стекались геологи. Слух о приключениях в нашей 264-ой уже стал достоянием многих, и при встречах мне надоело бесконечно повторять свой рассказ, завершая его признанием в том, что мне неизвестно ни происхождение сокровищ, ни судьба Цевена, ни результат расследования этого дела. Воспользовавшись тем, что выход машины с оборудованием, необходимым для проходки новой штольни, несколько задержался, я решил связаться с капитаном и расспросить его о результатах расследования. Накануне отъезда, после некоторых колебаний, я позвонил ему и получил предложение встретиться в его рабочем кабинете в здании недалеко от главной площади столицы.
Встретились мы с ним как старые знакомые и после взаимных расспросов о здоровье и делах, капитан, которого звали Батмунг, вынул из ящика стола и протянул мне уже знакомую книгу П. К. Козлова «Путешествие в Монголию». Он посоветовал взять ее домой и познакомиться более внимательно, сказав, что переносит нашу беседу о результатах расследования назавтра. Мы расстались.
Надо ли говорить о том, что после всего случившегося я перечел её более внимательно. Я нашел в ней множество интересных сведений о том романтическом месте, куда меня забросила судьба, и получил почти готовый ответ на происхождение сокровищ «кожаного мешка». Впрочем, следует также рассказать и об авторе этой книги.
Петр Кузьмич Козлов был сподвижником Н. М. Пржевальского, участвовал в его экспедициях в Центральную Азию и Тибет и называл Николая Михайловича не иначе как «мой незабвенный учитель». В трудном для страны 1923 году Совет Народных Комиссаров СССР отпустил на его последнюю экспедицию в Монголию 100 тыс. золотых рублей, на которые он смог организовать раскопки курганов, расположенных в пади Суцзуктэ у подножия священной горы Ноин-Ула в отрогах Хэнтэя. Вот что писал Петр Кузьмич о тех местах более тридцати лет назад.
«В Кентее велась разработка золота и в одном из заложенных шурфов были обнаружены деревянные постройки с шелковыми обоями на стенах, с коврами на полу; в одном из помещений нашли золотую вазу, несколько золотых пуговиц, нефритовый мундштук и пр. Здесь же лежал человеческий скелет».
Позже, во время посещения дворца Богдо-Гэгэна («Живого Бога») Козлов подарил ему найденную в кургане золотую чашу.
Обследовав подножие священной Ноин-Улы, Козлов обнаружил на водоразделе, от которого расходились три пади Суцзуктэ, Гуджиртэ и Цзурунтэ около 200 древних могил, большинство из которых было разграблено еще в древности. Внимательно ознакомившись с текстом и сопоставив прочитанное с собственными представлениями о местности, которую исходил вдоль и поперек, я усомнился в том, что шурф, о котором упоминает Петр Кузьмич, был заложен с целью разведки золотоносной россыпи. Скорее всего, мои предшественники лучше меня представляли происхождение курганов и заложили шурф в нужном месте с заранее ожидаемым результатом.
Теперь стало совершенно очевидным и происхождение наших находок. Все они были извлечены из могил современными грабителями, на несколько лет опередившими официальные научные раскопки П. К. Козлова, ставшие настоящей археологической сенсацией. П. К. Козлов пишет, что по образцам керамики, найденной в процессе раскопок, находки датируются эпохой Ханьской династии и относятся к I–III векам до нашей эры.
Можно предположить, что один или несколько сотрудников компании «Монголор», работавших на прииске Суцзуктэ между 1913 и 1919 годами, организовали нечто вроде подрядной артели по проходке разведочных шурфов и под этой вывеской производили вскрытие и опустошение могил, которые по каким-то причинам не были разграблены ранее. Вполне возможно, что вещи, обнаруженные нами в кожаном мешке, были лишь частью сокровищ, вывезти которую помешали бурные события гражданской войны в Монголии.
Все говорило о том, что они были сброшены в гезенк в спешке. Их временные владельцы в тот момент не могли предвидеть трудностей, с которыми придется столкнуться при попытке извлечения сокровищ из-под воды. Одно было, несомненно, — такие попытки предпринимались и даже неоднократно, о чем свидетельствуют кошка и дыра в мешке, а также авантюра Цевена. Кто-то и до сего дня владеет тайной старого гезенка и, скорее всего, ключом к разгадке станет Ха-Ю. Не исключено, что он был непосредственным участником событий описываемого периода. Если предположить, что сейчас ему 70 лет, то в промежутке между 1913 и 1919 годами ему было где-то около 30–35 лет.
В своей книге Козлов пишет, что на его раскопках работали китайцы и русские с золотых приисков Суцзуктэ. Все сходится. По всем признакам Ха-Ю было известно о кладе, и он открыл эту тайну Цевену, надеясь с его помощью извлечь сокровища и разбогатеть под старость. На улан-баторском «захадыре» (эквиваленте нашей «толкучки») можно было продать и купить все, а иностранцы могли дать за них вполне приличные деньги.
На следующий день я шел к Батмунгу с вполне обоснованной версией происхождения найденных в гезенке сокровищ. Мои предположения для него не стали неожиданностью. Более того, он уже успел заручиться справкой сотрудников Государственного исторического музея, свидетельствовавшей о том, что все наши находки действительно относятся к эпохе Ханьской династии и наверняка изъяты из гуннских могильников.
— Но кто мог это сделать? — спросил я. — Ведь судя по описаниям Козлова, даже для его достаточно оснащенной экспедиции вскрытие могил, глубина которых достигала 9 м, представляло достаточно сложную задачу?
— Должен вам сказать, что мне кое-что удалось выяснить в результате расспросов старых китайцев-углежогов, проживающих в долине. Один из них рассказал, правда, очень неохотно и только после того, как ему стало известно об аресте Ха-Ю, следующее. На прииске Суцзуктэ старшим штейгером работал один русский специалист, фамилию которого он на китайский манер назвал Ма-Линь. Как вы думаете, существуют среди русских фамилий что-нибудь похожее?
Я сказал, что это достаточно созвучно распространенным фамилиям вроде Малина или Малинина и можно попытаться отыскать их в списках персонала общества «Монголор», если они сохранились в архивах.
— К сожалению, списков в архивах не оказалось, но сохранились планы горных выработок и кое-какая деловая документация. На некоторых документах, подписанных старшим штейгером, есть роспись, начинающаяся с двух заглавных букв В и М, после которых идут сплошные непонятные закорючки. Да, впрочем, это и не так важно. Этот старший штейгер если и не погиб в смутное время, то наверняка давно умер, так как китаец говорит, что ему уже в то время было около 40 лет. Насколько мне известно, после революции в Монголии никто из руководящего состава общества не остался. Все сбежали в Манчжурию, Китай или другие страны. Так вот, этот Ма-Линь однажды пришел в фанзу китайцев, выжигавших в долине березовый уголь, и спросил, не хотят ли они наняться к нему на работу для проходки разведочных шурфов. Китайцы с радостью согласились, так как давно пытались устроиться на прииски, но их не брали ввиду отсутствия рабочих мест. Русский вел с ними разговор через молодого и довольно надменного китайца в европейской одежде. Этим переводчиком был, кто бы Вы думаете? Ха-Ю!
