Прощальный поклон ковбоя - Стив Хокенсмит
– Обсуждаем волнующие события дня?
– Да, мисс, – ответил я. – Правда, мы не открыли бы вам ничего нового, ведь вы сами были снаружи и все видели.
– Надеюсь, вы не собираетесь сказать, что я вела себя неподобающим для леди образом? – Она произнесла эти слова с улыбкой, однако тон предупреждал, что отвечать следует осторожно, если не хочешь лишиться расположения дамы.
– О нет. Просто рад, что с вами ничего не случилось, когда вокруг засвистели пули.
– Мистер Хорнер тоже очень переживал. Когда раздались выстрелы, он сразу бросился на меня, повалил на землю и улегся сверху. Закрыл меня своим телом.
Хорнер прижал обе руки к сердцу и поклонился настолько низко, насколько это было возможно в тесном коридоре.
– Любой джентльмен на моем месте поступил бы так же.
– Воистину, не перевелись рыцари на свете, – сухо заметила мисс Кавео.
– Воистину, – поддакнула миссис Кир, и обе женщины слегка усмехнулись.
– А вы с братом были в самой гуще событий, – повернулась ко мне мисс Кавео.
– Густав любит погуще, это да.
– Это что, его профессия? – спросила миссис Кир. – Или, скорее, хобби?
– Да-да, чем вы оба вообще занимаетесь? – встрял Хорнер.
На мне скрестились три вопрошающих взгляда. Я судорожно искал выход – то есть придумывал правдоподобную ложь, – но тут раздался знакомый резкий окрик:
– Отто!
Я обернулся и заметил в дальнем конце вагона Старого, причем вид у него был раздраженный.
– Прошу меня извинить. Кажется, мамочка зовет.
Я отдернул занавеску у нашей полки, схватил саквояж и поспешил прочь по проходу. Прежде чем удалиться на достаточное расстояние, я успел услышать, что Хорнер снова перевел разговор на встречу миссис Кир с Лютыми. Он настаивал, чтобы мисс Кавео осталась и вместе с ним выслушала рассказ – скорее всего, чтобы полуодетая юная леди не ускользнула к себе на полку.
Ближе к концу вагона мне преградила путь пара в одинаковых ночных рубашках: мальчишки-близнецы, которые сели на поезд со вдовой в трауре. Вполне симпатичные, лет шести, с круглыми, как у бурундучков, щеками, блестящими глазами и такими пышными золотистыми кудрями, что, пожалуй, сорванцы могли бы прятать в них рогатки и лягушек, и мать нипочем бы не нашла.
– Тебя как зовут? – спросил меня один из них.
– Отто. Но друзья называют меня Верзила Рыжий. А вас как звать?
– О-о, – протянул один близнец.
– А-а, – подхватил второй.
Мальчишки переглянулись с разочарованным видом.
– Я Марлин. А он Харлан, – сказал тот, что заговорил первым.
– Мы слышали, Берл Локхарт едет с нами в поезде, – добавил его брат. – Подумали, вдруг это ты.
– Спасибо, ребята, это большая честь. Но я не пинкертон. – Я показал за спину большим пальцем. – Но насчет Локхарта все правда. Он вон там, сзади. Малый в клетчатом костюме и с прической наподобие енотовой шапки. – Я наклонился и понизил голос: – Он едет под чужим именем, понимаете? Всем представляется Честером К. Хорнером. Но, уверен, если как следует попросите, Берл покажет вам свои шестизарядные револьверы.
– Вот это да! – сказал Марлин.
– Идем! – сказал Харлан.
Они протиснулись мимо меня и устремились назад по проходу.
– Я уж думал, ты сквозь пол провалился, – сказал Густав, когда я подошел к нему. Брат стоял последним в очереди в туалет, хотя его наверняка бы пропустили вперед – он был бледен и покрыт испариной. Его снова мутило.
Поймав мой испытующий взгляд, брат поспешил отвернуться к тому, кто стоял перед ним в очереди: доктору Гэ Ву Чаню.
– Ведь вас же так друг другу и не представили, не так ли? Доктор Чань, это мой брат, Отто.
– Здорово, док.
Я ожидал поклона, на который сразу ответил бы, и тогда мы могли бы столкнуться головами, что неизменно случается с комическими китайцами на представлениях в мюзик-холлах. Однако вместо этого доктор Чань протянул руку, и мы обменялись рукопожатиями. Косичку он не носил, а по тому, что носил, – темному костюму, очкам в проволочной оправе, начищенным до антрацитового блеска ботинкам – его можно было бы легко принять за родовитого плутократа, чьи предки прибыли в Америку на самом «Мэйфлауэре», – если, конечно, не обращать внимания на глаза.
– Рад знакомству, – сказал Чань, и это прозвучало искренне. Когда ты единственный китаец в поезде, битком набитом белыми, наверное, будешь рад всякому, кто заговорит с тобой, а тем более пожмет руку. – Я как раз говорил вашему брату о некоторых известных мне средствах от…
– Да-да… спасибо, док, – перебил Густав. Он кивнул на проход в нескольких футах от нас, за которым находился передний тамбур, а дальше – багажный вагон. – Наш друг Локхарт, кажется, так оттуда и не выходил.
Чань напрягся.
– Всё так и есть. Мистер Локхарт до сих пор там, – неохотно согласился он, как будто мой брат затронул тему, недопустимую по правилам этикета. – А откуда вы его знаете?
– О, пожалуй, можно сказать, что мы коллеги, – отмахнулся Старый от вопроса, будто от пушинки на рукаве. – Вы из Чикаго едете?
– Да, – кивнул Чань, все еще настороженно. – Я провел там всю весну, готовился к Колумбовой выставке. Вы, может быть, слыхали о нашей пагоде? Китайская экспозиция.
Мы с Густавом кивнули. Последние месяцы я читал брату вслух статьи о выставке из журналов и газет, а Хорнер и миссис Кир вспоминали о чудесном китайском храме, который там посетили.
– Я один из организаторов, – сказал Чань, и в его сдержанном тоне звучала гордость. – Планировал провести там все лето и руководить работой павильона. К несчастью, возникло личное и довольно срочное дело, которое требует моего присутствия в Сан-Франциско.
– Но с Локхартом вы встретились только в Огдене.
– Ваша правда, – медленно проговорил Чань, явно встревоженный осведомленностью моего брата о его передвижениях. – От Чикаго до Огдена меня сопровождал другой коллега мистера Локхарта, а он будет моим спутником до конца поездки.
– Ясно, – сказал Старый.
Мне, кажется, тоже стало все ясно. Пусть железные дороги и построены главным образом на горбу китайцев, это вовсе не значит, что сами китайцы могут свободно по ним ездить. Скорее наоборот: на пути экспресса лежат городки, где убийство наглого «желтого дьявола» сочтут похвальным и общественно полезным поступком.
Мы с Густавом ни к кому не питали подобной ненависти, потому что наши родители были рьяными аболиционистами и не терпели разговоров о превосходстве или неполноценности одних, других или третьих. Правда, по причинам, так и оставшимся неизвестными нам, наша добрая старая муттер питала сильнейшее предубеждение против категории людей, именуемых техасцами.
Как бы то ни было, вовсе не нужно самому испытывать чувства, чтобы уразуметь их, и я понимал, что китайцу, если он торопится и располагает деньгами, остается одно: нанять пинкертонов, чтобы путешествие прошло гладко.
– Ну что ж, удачи в вашем «срочном деле», – сказал Густав. – У меня остался еще один последний вопрос, и мы пойдем.
– Пойдем? – Я не знал, что мы с братом куда-то идем: мне казалось, что мы посетим туалет, а затем сразу завалимся спать.
– Вы, случайно, не видели, не выходил ли кто из этой двери прямо перед тем, как сработали тормоза? – спросил Чаня Старый и снова кивнул на проход в багажное отделение. – Или, может, сразу после.
Китаец пожал плечами.
– Нет. Я не смотрел в эту сторону. Перед тем как мы остановились, я читал. А потом глядел в окно, высматривая бандитов, как и все остальные.
– А Локхарт? Он уже вернулся на свое место к тому моменту, когда поезд остановился?
Чань нахмурился, и на секунду мне показалось, что братец все же перешел границы и терпение
