Борис Перелешин - Заговор Мурман-Памир
Фигура обернулась.
— Клопинчику вам? И спохватилась. — А, Леонид Василич, откуда?
В двух словах Ленька объяснил дело. Вот парень, хороший парень, свой, должен видеть Левку-автобандита. Рыжий чесался в затылке.
— Вас-то, конечно, я сведу, доверие полное к вам, их тоже по вашему ручательству, только товар некому поручить, опять же самое торговое время.
— Брось дурака валять, кому твои клопы нужны?
— Да я не столько клопами…
Все трое брели уже по переулкам.
Прошли темную лестницу и по грязным коридорам и комнатам ночлежки, где стоял густой запах помоев и ношеного тряпья добрались до небольшой комнатки.
Там, из-за ситцевой в крупных цветах занавески, доносился низкий и одновременно всхлипывающий вверх, похожий на плач, женский смех, а за неуклюжим столом двое грузных квадратных, видимо, громил, — бороды лопатой, — тянули из толстых зеленого стекла вазочек кислый режущий самогон и лениво перекидывались в очко. Кое-кто еще бродил и лежал в комнате.
Рыжего приняли довольно холодно.
— А, клоповник!..
Но Леньку одни из сидевших за столом узнал.
— Леонид Василич!
— Рябуша!
Даже поцеловались.
Конечно, Точного пришлось представить, как одного из «пишущих», заинтересовавшегося и т. д. Таких в Подсухареве (так называлось место, куда попал Точный) видали и относились к ним довольно пренебрежительно.
Ввалился страшно перепившийся и страшно бледный парень. Икал и кричал:
— И-эх, налетчики! Матросня шляется, браунинги в штаны засунуты, подойдет матрос к лотку, нажрет, напьет, потом получи, — говорит, — по советской валюте, согласно нормы. А наших товарищев по стенкам, бедняжек, ставят, а за что?
Сидевший у окна, молчаливый, с бескровным лицом, аккуратно причесанный, в каких-то клетчатых велосипедных брюках, с кислым угнетенным видом, по прозванью Косточка, тихим голосом заговорил.
— И чем, скажите на милость, насилие по декрету отличается от нашего, скажем?
Проникновенный взгляд в сторону Точного.
— Филозоф, — иронически кинул Рябуша.
— Дурак, ты, дурак! Кабы так было, они бы не щелкали нас, да не шлепали, как и при царизме, не было такого произволу!
Косточка тотчас же сдал позиции.
— Конечно, что ни говори, видать, что нет власти на земле для нас, например, благоприятной. Конечно — разумеется, сиротами умрем!..
Вздохнул и добавил:
— А вот один паренек у нас так надумал: завести — говорит — своих настоящих совнаркомов, с объявлением свободы на все виды краж. Не пошла б такая ришпублика?
Рябуша ответил только презрительной улыбкой.
Все обернулись к двери.
— А, Левушка-автобандит, редкий гость, входи, голубчик.
Автобандит пользовался колоссальным значением и всеобщим уважением в этой среде. Точный вглядывался в него. Низенького роста коренастый человек с широким красным лицом и большим острым носом, в куртке из выдры, в галошах поверх сапог.
— Что же ты, Левушка, не раздеваешься?
— Не в параде я…
— Да, что ты, свои ведь люди.
Но Левка продолжал давить страшный фасон, сел в углу и помолчал.
— На машине приехал?
— А что же, пешком? В такую-то погоду?
С совершенно нескрываемой завистью в голосе Рябуша говорил:
— Знаменитостью ты, Лева, сделался. Который человек о тебе расспрашивает. Восходящая звезда на московском горизонте.
Левка медлительно с расстановкой начал речь.
— Ох, эта мне знаменитость! Вот она мне, где сидит! Главное, сам в себе сознаю: обнаглел чересчур. На какой, скажите, предмет, останавливать днем машину у церкви и подходить ко кресту. Ну разве это тактика? И нужен мне этот крест, да ну его к… Сам все понимаю. А вот, поди ж ты, дай, думаю, остановлю, машину: становлю машину и захожу в церьковь, и в какую? На Солянке, в свою, где меня каждая собака знает, родной приход. Встаю перед самым амвоном, по правую руку. Прихожане, — вижу, — глаз не сводят, перешептываются, так почтительно. Батюшка, отец Сергий, крест мне первому протягивает, первый подхожу ко кресту. Слышу, все повторяют: Левка-автобандит, Левка-автобандит! Сажусь и счастливо уезжаю. Так ответьте же мне теперь. Конечно, власть приятна, почет приятен, но разве это тактика?
Все молчали, затаив дыхание. Из-за занавески высунулась голая рука. Виднелась трепаная голова. Бандит продолжал.
— Налетное дело требует практики, к примеру: сегодня намечен мною налет у Даниловской заставы. Это что значит? Значит, точно, тютелька в тютельку, в 3 часа ночи подъеду из поля к железнодорожному мосту и стану в тени. Вот! Так только и протекает работа. Вы все люди специальные и можете понимать! Угощайтесь.
Выложил на стол папиросы высшего сорта, а сам вынул из бокового кармана сигару, и закурил.
Точный подсел к бандиту.
— Я к вам имею дело.
Серые глаза впились в Точного каменно и зло.
— Ну?
Довольно сбивчиво, намекнув на грабеж за Преображенской заставой, Точный просил дать какие-либо сведения о людях, перевозивших наркотики и сделавшихся жертвами бандита.
Но добиться чего-либо от Левки не было никакой возможности.
Он казался чрезвычайно пораженным.
— Ничего не знаю, совершенно ничего. Даже вопроса вашего не понимаю.
Тихим голосом, деликатно, вмешался Косточка.
— Вы, собственно, не по адресу обратились. Лева могут и не знать по этому вопросу. А это вот где знают: в Главлипе.
Точный чуть не свалился с ног от удивления.
— Где?
— В Главном Липовом Учреждении, в Главлипе, то-исть, ну где бумаги всякие заготовляют. У Федора Андроныча. Они дела с теми людьми вели.
— А как же туда попасть?
— Что же, можно уважить, проводить вас туда хоть сейчас. Это рядом!
— Ах, пожалуйста!
Пошли. Ленька остался.
Осторожно огибая лужи, с постоянным своим кислым видом Косточка вел Точного через Сухаревку.
— Заливается наш кенарь — кивнул он в сторону лотков.
В сыром промозглом воздухе доносилось дребезжащее:
— Истребляйте, граждане, клопов!
— Смерть клопам!
— Борьба с клопами!
ГЛАВЛИПА
Точный первую минуту был поражен, почти подавлен, так внезапно развернувшейся перед ним необъятностью и организованностью подпольного мира.
Поразили его также совершенно неожиданное простодушие и приветливость всех этих Косточек, Рябуш и т. п.
Но то, что его ждало, превзошло все ожидания.
В подвале заброшенного полужилого дома перелезли через груды бочек, досок, кирпичей и постучались в железную дверку.
Высунулся чей-то нос, пошептался с Косточкой, и они вошли.
