Борис Перелешин - Заговор Мурман-Памир
Он передал следующее:
— Немедленно четырем агентам охватить и арестовать все сборище, в том числе и его, Бурундука. Васильев же будет держать себя, как представитель Чека.
Агент ушел предупредить остальных. Но события назревали.
Здоровенный сарт подошел вплотную к Васильеву, встал сзади него, приподнял довольно увесистую скамейку. Двое других подобрались также поближе. Васильев вел себя совершенно беспечно. Сарт занес было скамейку над головой Васильева, но тот в то же мгновение исчез неизвестно куда.
Оказывается, он, как и Бурундук, не терял времени, расположился на таком же балкончике, нащупал отверстие под ковром и даже раздвинул доски. Теперь провалился в это отверстие.
Все вскочили.
Через перила балкончика перескочил агент с двумя револьверами в руках. Другой через глиняную загородку, отделявшую от соседнего дворика. Наружная дверь слетела с петель и с улицы ворвался матрос, лежавший в чай-хане.
Заварилась страшная кутерьма. Прозвучало несколько выстрелов. Девушка, сидевшая без движения, яростно вскочила, паранджа слетела с нее и открыла… правильное, удлиненное не тюркское, а почти семитическое лицо, с небольшой черной кудрявой бородой. Джигит отскочил в угол, сбросил с себя стеснявший чашуан и пропал.
Мгновенно все было приведено в «норму». Сборище было обезоружено и арестовано. Васильеву успели шепнуть о его роли. Бурундука для видимости пнули несколько раз по шее. Потом все при свете занимавшейся зари и такого же, как вечером, медового неба, повели в Чека. Только девушки-джигита не было и в помине.
Рассвело. Бурундук и Атаваев сидели в одной камере.
Бурундука первого вызвали, якобы для допроса.
Работники Чека вопросительно на него смотрели.
— Что же дальше будет?
— Вызывайте всех по очереди, на допросе напирайте только на самогон и курение. Которых помельче, освобождайте, может и всех освободите. Тщательно изучите их и установите наблюдение. А мне в Памир придется податься!
— Что вы, голубчик, месяц туда, месяц обратно!
— Знаете, все нити там, Атаваев играет в Мурман-Памире некоторую роль, но о Москве сам ничего не знает. Надо ехать.
— Но как вы поедете?
— Старик дает мне мальчика в провожатые до города Оша. От Оша поведет меня какой-то узбек… А вот две писульки. Переводите-ка!
Две бумажки были испещрены арабскими буквами.
— Что за писульки?
— Одну Атаваев написал при мне, так сказать, официально, тому самому узбеку в Оше, препоручающую меня. А другую мальчику же сунул потихоньку. Но мальчуган славный, Атаваева не любит, я у него выманил обе бумажки. Больше мальчика в камеру к Атаваеву не пускайте.
— Ну-c, читаем. В одной говорится: веди посланного ханым к шайтану известными тебе перевалами и бродами, береги его от излишнего жара, а также на крутых подъемах, да пошлет тебе Аллах ясные звезды в пути и благоприятные оттепели, пади перед шайтаном ниц, поклонись также и от меня, по миновении надобности, веди русского обратно! Это официальное.
— А другое?
— Мм… Мм… Что за чорт! Ничего похожего. Дойдя до перевала у Назир-Таша, встретишь двух людей ханым. Тогда всади русскому нож между лопаток. Тело покажешь упомянутым, после чего брось в самую глубокую стремнину. Одежду и деньги возьмешь себе, бумаги же все, какие будут, немедля привезешь в Ош.
— Вот это номер! Сели бы вы в переплет!
— Я это и предполагал. Но как же их перехитрить?
— А вот как! Письмо это мы, конечно, перепишем заново. Кроме того, завтрашний поезд на Фергану отменим (поезда ходят раз в два дня). Вы же сейчас выезжайте на мотоцикле прямо через горы. Таким образом люди ханым не будут предупреждены о вашем проезде через Назир-Таш. Мальчугану объясните мотоциклетку связями или взяткой.
— Идет.
Часа через два Бурундук, снабженный минимумом необходимого для дальнего пути, летел в сильнейшем в Ташкенте мотоцикле по тракту. В корзине, кроме него, сидел черномазый мальчуган, слуга из дома Атаваева. Обещанием не возвращать мальчика Атаваеву Бурундук быстро расположил мальчугана к себе и мальчуган крепко к нему привязался.
ИСТРЕБЛЯЙТЕ, ГРАЖДАНЕ, КЛОПОВ
По взбухшим от толченого снега, пожелтевшим горбам переулков и улиц в сторону Самотеки и Цветного Сухаревка сбегала потоками весенней слякоти и грязными ручейками.
В пасмурное утро визг и изморозь валом стояли вокруг чернеющих балок веками недостроенной башни.
Все, что натоптано было толстыми валенками баб в дубленых полушубках, подкованными сапогами торговцев в белых фартуках, к полудню струилось под ногами черными струйками.
Тысячи сапог, давно разношенных и покоробленных, жирно чавкающих по воде, толкущихся на одном месте, разбухали и тяжелели.
И чем меньше становилось частной торговли по Москве, чем острей ложились линии вытянувшихся притихших здании, с содранными порой вывесками, заколоченными лавками, тем шире и шире разбухала и разливалась Сухаревка, втекая в окружающие переулки, стекая по горбам в сторону Цветного и Самотеки.
— Да когда же, наконец, поставят у Красных ворот пулеметы, чтобы вымести всю эту мерзость? — не раз думал Точный, пробираясь и огрызаясь среди чуждой ему бестолочи и нетрудового элемента.
— Или в самом деле нельзя еще этого сделать?
Теперь с поднятыми воротниками, в кепках, Точный и некий Ленька промозглым весенним утром входили в этот чуждый точности мир.
Леньку Точный взял с собой недаром. Ленька немного знал подпольную Москву, водился за бутылкой самогонки с налетчиками и ворами. Когда-то приятель Точного, Ленька теперь отстал от него, не понимал событий и не увлекался революцией, проводил время в каких-то странных разъездах. Накануне Точному пришлось долго его разыскивать. О новой профессии Точного Ленька ничего не знал.
Со стороны Садовой-Спасской шагала взад и вперед неопределенная фигура в длиннейшем френче солдатского сукна, рыжий клок из под сбитого на затылок жеваного картуза.
Фигура шагала мерно, прямо по лужам, и так же мерно выкрикивала:
— Истребляйте, граждане, клопов!
Потом мрачно, напыщенно: — Смерть клопам! Потом торжественно: — Борьба с клопами! И опять — Смерть клопам! — Борьба с клопами!
Ленька остановился.
— Вот и рыжий. Рыжий!
Фигура обернулась.
— Клопинчику вам? И спохватилась. — А, Леонид Василич, откуда?
В двух словах Ленька объяснил дело. Вот парень, хороший парень, свой, должен видеть Левку-автобандита. Рыжий чесался в затылке.
— Вас-то, конечно, я сведу, доверие полное к вам, их тоже по вашему ручательству, только товар некому поручить, опять же самое торговое время.
