Виктор Сафронов - Пилигрим
Еще вчера я боялся встречи с бандитами, зарубившими несчастного Афанасия. Да и спал неспокойно. Блохастая Алиция, почувствовав это, даже пыталась воспользоваться моей тревогой и юркнуть ко мне в ящик. Не удалось.
Всю ночь, крутился, вертелся, вскакивал… Мне виделись эти рожи. Вот они склонились надо мной, ухмыляются. Взмахом руки отгоняю видения, но через минуту, они опять ухмыляются… До утра исходил холодным потом, измучился до основания…
А утром, увидев вчерашних злодеев, чуть успокоился.
Сегодня они спокойно сидят в углу, плюют на религиозные нормы и запреты. С удовольствием пропивают деньги, полученные за вчерашнее убийство.
Зло меня взяло. Этому пареньку жить оставалось несколько недель, мог сам умереть. А его, неизвестно почему, настигла такая страшная смерть.
Глядя на свой портрет, потеснивший на стенке сисястых красоток, внутри меня происходило непростое борение. Задавал вопросы, не находя на них ответов. Такое внутреннее, развлекательное представление «кто, где, когда».
Получалось, что убивали не меня. Снимать портрет приказа не последовало. Просто, на всякий случай, уничтожали всех подозрительных. Тех, кто мог попасть в поле зрения либо Гурона, либо самого Каласа?
Завтра, возможно даже сегодня, спохватившись, что угрохали не того, вот так, запросто, придут убивать уже меня. Следовало форсировать события. Тот, кто отдавал приказы, а кроме Каласа других властителей на горизонте не наблюдалось, мог проверить исполнение своих требований и лично поприсутствовать на моей казни. Очень этого не хотелось.
Злость и чувство попавшей в капкан ноги, когда безысходность со всей силы сжимает конечность и заставляет учащенно биться сердце, а также лихорадочно работать голове, пару раз меня выручало. Вывезло и на этот раз.
* * *На ломаном местном наречии, с огромным количеством ошибок, я набросал пару слов на листке бумаги. Спрятал записку в карман.
После попросил у Махмуда колоду карт. По правде сказать, до того, как я их взял в руки, этого картонные картинки уже побывал у меня. Ни слова не говоря, подошел к двоим убийцам, пьющим из пиал подкрашенный под чай самогон и молча показал им парочку простеньких карточных фокусов.
Такой реакции от этих зрителей, я не ожидал… Ей-богу… Просто, как дети. Они хлопали в ладоши, цокали в разнобой языками и задирая вверх ноги падали на спину… Особенное восхищение у детей гор вызывало то, что я всякий раз, правильно угадывал, какую именно карту они до этого вытянули из колоды.
Их восторгу не было предела. Махмуд тоже радовался, так как они не только удивлялись, но и заказывали все больше и больше его мерзкого пойла. Конечно, можно было рассказать и удивить их еще больше тем, что убитый ими вчера воскрес и показывает им фокусы. Следовательно, деньги которые они пропиваю необходимо возвратить. Но не стал я таким образом удивляясь их и огорчать. Мало ли что? Хватит с них и карточных фокусов.
Пока киллеры, захлебываясь в собственных слюнях, обсуждали увиденное, я отвлек их. В двух словах, объяснив, что я ищу работу, попросил передать записку своему начальнику Гурону.
Я решил рискнуть и воспользоваться своими предположениями по поводу этих двоих несимпатичных парней. Ну не нравиться мне, когда мужчины надевают на голову платок, а сверху еще напяливают тюбетейку.
В записке на имя Гурона, которую парни передадут завтра, в двух словах изложена пугающая весть: «Так, мол и так, я знаю с какой стороны ждет тебя опасность. Особенно, по поводу уважаемого господина Каласа. И если тебе дорога его жизнь, приходи в чайхану к Махмуду, не пожалеешь».
Подписался загадочно: «Тот, кто не умер». Хотел еще пририсовать череп и кости, но посчитал это ребячеством.
А пока я пил с этими двумя «бандитос», пытаясь на русском языке объяснить им, какие же они все-таки сволочи. Они в такт моим словам только кивали своими дурными головами. К концу вечера головные уборы, вместе с платками, с их голов слетели.
Пока я от горя накачивался местным самогоном, меня не покидало ощущение, что кто-то пытливо и оценивающе за мной наблюдает. Поднапрягшись и сосредоточившись, словил я и взгляд, и человека наблюдавшего за мной. Черт с ним пусть смотрит. Главное не забыть о завтрашней встрече с Гуроном… Если, конечно, эти стервятники передадут ему мое послание…
Береги себя родина! Я вырубаюсь с мыслью о тебе…
ГЛАВА 7
На следующий день, поднимался я тяжело. И пока тупо смотрел в потолок и на стены своей кибитки без колес, обратил внимание на одну из стенок ящика, в котором спал и жил. Там, прямо на картонке был текст записки, обращенный ко мне.
«Афанасий — Хрущову.
Мой добрый и великодушный друг!
Спасибо за все, что ты для меня сделал. Я скоро умру, поэтому хотел тебя заранее поблагодарить за твою доброту и сочувствие.
Бог наказал меня, а до этого многих моих знакомых, за грехи и пороки.
Как это ни банально звучит, но у меня к тебя одна маленькая просьба. Если будешь в Санкт-Петербурге, на улице Выгузова. В доме Љ 43, проживают мои родители. Самые дорогие и любимые люди на всей земле. По возможности, побывай там и от моего имени, попроси у них прощения. Скажи им, что их сын всегда их любил и перед смертью шептал их имя.
Твой Афанасий».
Чтение подобных трогательных записок настроения не добавляет. Треск в голове продолжается. Не хотел я обрастать вещами, но видно придется. Аккуратно вырезал текст. Завернул в полиэтилен и спрятал подальше.
Пока я занимался сохранением настенного эпистолярного наследия, Алиция сидела рядом и скулила. Пришлось ее вышвырнуть из помещения. Без нее тошно.
Вылив на себя воды и кое-как приведя в порядок нервы, пошел подметать чайхану.
* * *Ближе к вечеру, Гурон прибыл на встречу. С собой он прихватил, моих вчерашних собутыльников. Посмотрел я на них. И не понравились мне их опухшие морды и негнущиеся ноги. Плохо, очень плохо они выглядели… Но настроены были решительно, по боевому.
Глядя на Гурона с расстегнутой кобурой, я с большим трудом припоминал кое-какие обрывки задуманной комбинации. Мной, как это часто бывает после хорошей пьянки, овладело чувство полного поху…зма. На смену которому, с отчаянной быстротой явились: безразличие и бесшабашность… Даже с учетом возможности, получения между бровей отрицательного результата, связанного со встречей с вооруженным человеком.
Судя по осторожным высказываниям и недоверчивым взглядам Гурона в мою сторону, Махмуд рассказал ему, сколько мы вчера с его головорезами выпили. И хотя я не индеец и даже не подопытный кролик, еще не привыкший к особенностям местного пойла, но, как видите, не умер. Видно для Гурона, знатока всех особенностей и тонкостей «бимбера» в этом факте было нечто притягательное.
