Мельник Акимович - Гранитный линкор
— Дисциплины нет,— говорил он, останавливая матросов.— Воин обязан выглядеть воином в любых условиях. Даже умирая, я застегну свой воинский мундир на все пуговицы...
Однако правда была и в словах майора Уточкина: «Не любят вас матросы!..» «А почему?» — Юрушкин болезненно поморщился.
До командного пункта полка, если пробираться прямо, было недалеко. Но Юрушкин решил свернуть в сторону. Ему не терпелось взглянуть на артиллерийский склад вблизи огневой позиции полковой батареи, укрытой от противника гребнистой высоткой. Там вчера, перед началом боя, он наводил порядок — инструктировал артиллеристов.
Юрушкин лично показал батарейцам, как должен стоять у склада часовой, и теперь хотел еще раз проверить, выполняются ли его указания.
Около штабеля со снарядами, окруженного грудами небрежно сваленных пустых ящиков, неподвижно стоял часовой. Он был одет в аккуратный полушубок, барашковую шапку и добротные валенки. Увидев лейтенанта, часовой четко приставил винтовку к ноге, хотя это он и не должен был делать, вскинул голову, вытянулся, равняясь на проходившего мимо офицера.
— М-молодец! — с ласковой улыбкой посмотрел на часового Юрушкин.— М-моей выучки! Оказывается, есть еще дисциплина на переднем крае!
Лейтенант ответил на приветствие часового. Он хорошо знал, что часовой делает лишнее. Но ведь он приветствовал его, лейтенанта Юрушкина.
«Вот только пустую тару нельзя хранить рядом с боевыми снарядами — не по правилам! Доложу командиру полка об этом...» — нахмурился Юрушкин.
Он не прошел и ста метров, как снова побледнел, ноги подогнулись, и Юрушкин упал, зарывшись головой в снег.
Упали и автоматчики. Один за другим раздались два взрыва.
Юрушкин приподнял голову, огляделся. Сердце его учащенно забилось: от попадания зажигательного снаряда загорелись пустые ящики. Случилось то, о чем предупреждал лейтенант. Пламя быстро подбиралось к снарядам. Часовой, зажав обеими руками рану на шее, замер.
— Сейчас взлетит! — с дрожью в голосе крикнул один из автоматчиков.
Пламя разгоралось.
Часовой вдруг, вскинув винтовку на спину, превозмогая боль, стал отбрасывать от штабеля снарядов горящие ящики. Кругом продолжали рваться вражеские мины.
Юрушкин до крови закусил губу: «Погибнет!»
Огненное кольцо вокруг часового неумолимо сжималось. Казалось, помочь ему невозможно. Вот пламя лизнуло один ящик со снарядами, затем другой, третий. Рукавом полушубка часовой остервенело сбивал пламя. Грохнул еще взрыв... и часовой упал. Юрушкин закрыл глаза.
— Снова ранен! — испуганно сказал кто-то.
Лейтенанту показалось, что снег загорелся под ним, раненый часовой катался на горящих ящиках со снарядами, стараясь своим телом сбить пламя. На матросе тлела одежда. «Сейчас он взлетит на воздух вместе со снарядами!»
— Ч-ч-человек горит! — вскакивая, крикнул лейтенант.
— Остановитесь! — предупредил его кто-то.—Сейчас взорвется склад!
Но Юрушкин видел перед собой только горящего матроса. Он вмиг оказался у склада, перемахнул через пылающие ящики, схватил на руки часового и, обжигаясь, стремительно вынес из огня.
Подоспевшие автоматчики и еще несколько смельчаков-матросов, заразившись примером часового и лейтенанта, рискуя жизнью, спасали снаряды.
Юрушкин бережно, словно самое дорогое, положил на принесенные санитарами носилки потерявшего сознание часового.
— К-как ф-фамилия этого героя? — с волнением спросил он санитара.
— Павел Гудков! — мрачно ответил тот и, помолчав, добавил.— Из наших — сибиряк!
Пожар на складе был ликвидирован.
— М-молодцы! — превозмогая острую боль ожогов, сказал лейтенант автоматчикам и матросам, спасшим снаряды.— Д-доложу о вашем смелом п-поступке командиру полка!
Вид у Юрушкина был сейчас совсем не уставной: будто его долго коптили над костром — светло-серая шапка сделалась угольно-черной, на новенькой шинели дыры, блестящие кожаные сапоги сморщились,— но... Юрушкин еще никогда не чувствовал себя таким гордым, как сейчас: он впервые увидел обращенные к нему радостные улыбки матросов.
«Может быть, это и есть тот солдатский язык, о котором говорил майор Уточкин?» — подумал лейтенант.
В тесном полутемном помещении командного пункта перед Юрушкиным неожиданно вырос огромный, в грязной, разорванной одежде Ерохин. Он насмешливо и прямо смотрел в глаза лейтенанту. На голове его горела золотыми буквами «Северный флот» все та же бескозырка. Хорошее настроение лейтенанта испарилось. В глазах вспыхнул беспощадный холодный блеск. «Такому и штрафной мало! Немедленно арестую!»
— Товарищ лейтенант, разрешите,— начал докладывать Ерохин.
— Не р-разрешаю! — грозно оборвал его Юрушкин.— П-почему моего п-приказания не выполнили? — полоснул он взглядом по бескозырке.
— Гранитный штурмовал!
— К-крепости штурмуют в-воины!
— А я кто?
— В-вы...
— Я краснофлотец первого батальона первой роты первого взвода!—дерзко перебил Ерохин.
— М-матросы п-первой р-роты герои! Они п-погибли!
— Не все!
— Т-трусы в живых остались! — неожиданно вырвалось у Юрушкина.
— Так я, по-вашему, трус!—кровью налились глаза Ерохина. Он, сжав кулаки, надвигался на лейтенанта.— Пристрелили бы меня лучше, чем такое...
Юрушкин побледнел.
— У-успокойтесь, т-товарищ Ерохин! — поняв свою неосторожность, примиряюще положил он руку на плечо Ерохина.— П-простите, сгоряча я...
— Не вы, а снаряды врага пусть меня успокоят! — Леонид отбросил руку лейтенанта, растолкал сдерживавших его матросов и выскочил под огонь вражеской артиллерии.
— В-вернитесь, вернитесь! — бросился было за матросом Юрушкин. Но лейтенанта остановил Карпов, решительно вставший у него на пути.
Майор строго посмотрел на Юрушкина. Лицо замполита полка осунулось.
— П-простите,— не выдержал всевидящего взгляда Карпова Юрушкин.— Я, т-товарищ майор, к-кажется, с-сделал опять что-то не так.
В самонадеянном взгляде молодого лейтенанта Карпов впервые уловил оттенки горечи, искренности и даже смятения.
— Матрос Ерохин первым был у вершины Гранитного линкора,— сдерживая себя, тихо произнес майор.— Я сам верну его! — и он выбежал вслед за матросом.
— Т-там опасно! — бросился за майором Юрушкин.— С-снаряды р-рвутся!
— Майор Карпов такой же, как и Ерохин: его ничем не устрашишь! — сказал хмурый санитар.— В госпиталь обоих надо, а они, ишь как — один за другим, в самое пекло!..
Выставив грудь, Ерохин шел во весь рост вдоль линии окопов. Ему было теперь все равно. Острая обида грызла сердце, подступала к горлу. «Я трус!.. И правильно назвал он меня так! Флага на вершине Гранитного не сумел поднять! — Он подошел к какой-то траншее, остановился.—А все же за камнем я не сидел... Нет! Эх, Леня!» Он сжал кулаки, и в это время чьи-то сильные руки схватили его за ноги и втащили в траншею.
