Дракоморте - Ирина Вадимовна Лазаренко
Продолжалось это, на самом деле, недолго: где-то посреди собственного вопля «Да как это, нахрен, возможно?!» талантливый гидролог Йеруш Найло сообразил: никак это невозможно! Скелет дракона вовсе не поднимается из воды Потерянного Озера — это вода Потерянного Озера сливается, уходит в какие-то глубины, обнажая драконий скелет. Видимо, под озером находятся карстовые пещеры, куда время от времени уходит вода.
Это понимание враз отсекло желание панически голосить, как какой-то недоумок, и Йеруш даже устыдился бы, но на стыд не оставалось времени. Уходящая в земные недра вода безжалостно оставляла его перед лицом, то есть перед позвонками огромного драконьего скелета, вынуждая признать, что он существует, а не причудился под водой, и он на самом деле такой гигантский — это не обман зрения, не чудное преломление размеров под толщей воды. Этот исполинский позвоночник действительно тут лежит.
Впрочем, Йеруш всё равно в него не верил. У Йеруша не было привычки верить абсолютно всему, что он видит, и абсолютно всему, что он думает. Йеруш сознавал, что весь он, целиком, заперт внутри одной-единственной головы, которая может ошибаться, принимать за действительность желаемое или нежелаемое, а ещё голова может, например, испытывать галлюцинации. Причём регулярно всё это ему демонстрирует, особенно здесь, в Старом Лесу.
Было бы здорово, окажись этот скелет галлюцинацией.
И он всё ещё мог быть подводной скалой в форме скелета. Или творением местных скульпторов. Мало ли, что в головах у этих рехнутых старолесцев!
На самом деле, очень похоже на скалу. Серовато-бежевый камень, поросший кое-где ракушками и облепленный слизкой тиной.
И тут от кромки леса прямо на эльфа и дракона, оторопело пялящихся на озёрную чашу, пополз плотный, клубистый и очень-очень решительный туман.
Глава 28. Толковище
Место сейчашнего толковища — просторный луг далеко на востоке от посёлка Четырь-Угол. Луг укрыт желтеющей травой и осенними горькими цветами — каменевка, глотка барда, анемоны, вереск. Посреди луга стоит, наверное, самая удивительная скульптура, которую приходилось видеть чужакам: спираль, сложенная из полых стволов белого дерева. Скульптура тихо поёт. Она заводит свои напевы от каждого легчайшего дыхания ветра и меняет напев всякий раз, когда меняется ветер.
Жрецы, которым доводилось бывать в эльфском домене Хансадарр, сказали бы, что скульптура высотой с небольшую шарумарскую башню.
Толковище должно пройти прямо под ней. Прибывших расселяют на склонах холмов, и постепенно склоны холмов приобретают вид больших муравейников. Или саррахейников.
Первыми на толковище явились шикши, они живут в своём лагере уже несколько дней. С ними восемь жрецов, которые тоже желают говорить о старолесском Храме Солнца — но о совсем другом Храме. Не вполне понятным, но определённо угрожающим знаком для остальных старолесцев становятся оборотни, которые сопровождают шикшей. Раньше эти твари нечасто передвигались в открытую.
Полунники, люди и котули прибыли вчера вечером и уже успели переругаться между собою, а потом все вместе рассорились с шикшами. Обычное дело для тех, кто прибывает на толковище заранее, но в этот раз свары такие громкие, что в них чуть было не ввязались обычно невозмутимые волокуши из ближайшего селения, которые возят на толковище еду.
Последними прикосолапили грибойцы и жрецы Храма в сопровождении волокуш. Путь их был долог и труден: как и шикши, волокуши не пользуются сгонами. Пришлось ехать на волочи-жуках, и с непривычки люди чувствуют себя разбитыми, а ведь ничего ещё даже не началось.
На толковище прибывают лишь пятеро жрецов: верховный — Юльдра, двое старших — Лестел и Ноога. С ними Кастьон и Базелий, которые тащат с собой котомки, туго набитые чем-то мягким. И с ними проводники-котули, прошедшие с Храмом весь путь от вырубки на опушке Старого Леса — Ыкки, Букка, Тай. Остальные жрецы и жрицы разъехались по людским и котульским селениям, и до них никому нет дела.
Толковище начинается после полудня, когда нежаркое осеннее солнце всё-таки основательно напекает головы — чтобы желающие сказать слово не слишком увлекались, чтобы говорили только то, что истинно необходимо сказать, и уходили от поющих деревьев в тень навесов.
Что до жрецов, о которых толковище сегодня скажет своё слово, — жрецы должны всё это время простоять у поющих деревьев. Но людям дозволяется укрыть головы и плечи капюшоном, а проводники-котули то и дело приносят им чашки с водой.
Открывая толковище, на один из нижних стволов поющего дерева вскарабкалась грузная Матушка Пьянь. Эта изрядно потрёпанная жизнью волокуша не выглядела ни представительной, ни грозной, и даже серьёзной она не выглядела, но разом потухли вокруг шепотки, выпрямились спины, посуровели лица. Даже морды оборотней при появлении Матушки Пьяни стали более осмысленными.
— Все вы знаете, зачем мы здесь, — неприветливо проворчала волокуша. — Все вы знаете, что настало время народам Старого Леса сказать своё слово про Храм Солнца. Слово волокуш будет речено последним. Пока же пусть выскажется первый народ, который встретил Храм Солнца, вернувшийся в наш лес.
Вперёд выступил пожилой шикшин, сплетённый из иссохших и, кажется, слегка траченных короедами лоз. Он прощёлкивал слова медленно, чтобы каждый, даже непривычный к шикшинскому акценту, мог их разобрать, и от этой медленности слова казались ещё более весомыми:
«Основатель Храма, родившегося в этих землях, в когдатошние годы принёс сюда много зла. Много ненависти и самовластия. Сила его была большой и мрачной. Наш народ рад, что тёмная сила основателя Храма перестала чернить собою наш лес. Когда же вернулись из других земель его последователи, мы не стали решать быстро, хотя большим было на то желание. Мы стремились понять сперва цели сейчашнего Храма, и красивые цели вы проявляли своими словами. Тогда мы решили узнать, чем вы готовы жертвовать ради красивых целей. И мы узнали, что вы готовы жертвовать своими братьями и сёстрами».
Шикшин простёр руку, указывая на оборотней, и мёртвая тишина впечаталась в уши. Никто на толковище не смеет выражать своего отношения к произнесённым словам, не имеет права подавать голос — иначе не сможет сказать своё
