Богдан Сушинский - Странники войны
Так вот, этот царь-двойник, как следовало из древней хроники, действительно оказался человеком незаурядным. Искренне завидуя удачливости Набополасара и напропалую рискуя головой ради точно такого же восхождения, он действительно объявляет себя... Набополасаром и активно вооружает сторонников, угрожая силой вернуть «отнятый у него» трон.
Казалось бы, все: диверсионный тупик, от которого начинает веять могильной безысходностью. Сойдутся два войска, один из Набополасаров — не важно, какой именно, настоящий или двойник — победит и утвердится на троне... Так мало ли проходимцев знает история европейского монархизма.
Но, видно, самим Провидением суждено было этому случаю предстать перед спецслужбами и правителями всех веков и народов в виде классического пособия по ведению пропагандистской войны, о которой так много говорят сейчас по обе стороны Восточного вала, Атлантики и Ла-Манша. Ни один хронист не сумел бы толком объяснить, каким образом тот, истинный царь сумел убедить своего двойника, что лучше быть двойником при настоящем царе, нежели погибнуть в бою, будучи оплеванным затем, как последний лжец. А главное, почему сам Набополасар решился на такой, казалось бы, совершенно безумный, безнадежный ход? Но факт остается фактом: двойник доверился ему, был помилован и... пожалован в двойники.
Трудно сказать, чего в подобной развязке оказалось больше: счастливой для обоих предателей банальности или же, наоборот, банальной неожиданности. Но дьявольские силы, раскручивавшие эту рулетку, решили сделать последнюю ставку. Когда, возмущен-ные наличием сразу двух Набополасаров — перебежчиков и чужеземцев, — придворные решили для начала убрать более важного из них — царя, тот сумел так ловко подставить им двойника, что заговорщики даже не усомнились в том, что отправляют на тот свет истинного правителя...
«Одно из оправданий, которое ты можешь выдвинуть в противовес околобункерной молве, — двойник понадобился, чтобы сыграть против наших врагов. Это хоть в какой-то степени сняло бы подозрение в том, что Имперская Тень — всего лишь тень очередного заговора, вызревающего теперь уже не в недрах штаба армии резерва, а в недрах диверсионной службы СС. Что должно выглядеть куда профессиональнее, а потому — опаснее, нежели выглядело в исполнении своры генерала Фромма... — размышлял Скорцени. — Однако никакие слухи не позволят тебе ответить на тот же вопрос о двойнике самому себе: где и при каких обстоятельствах тебе в конце концов удастся использовать Великого Зомби?»
Нет, кое-какие замыслы у него уже появились. Но осуществлять их можно лишь с согласия самого фюрера. Или же... против его воли, что тоже являлось бы своеобразным предательством.
«Сберечь бы Имперскую Тень до окончания войны, — подумалось Скорцени, — да сыграть на его достоинствах при сотворении Четвертого рейха. Вот единственное применение, достойное всех тех усилий, которые ты затрачиваешь на Зомбарта».
Появился один из оставшихся в замке слуг и принес две бутылки вина, бутерброды с ветчиной и голландским сыром и графин итальянского фруктового напитка.
— По приказу вашего адъютанта, — робко объяснил он, с опасением поглядывая на штурмбаннфюрера, перед которым трепетали даже офицеры СС. — Если только позволите...
— Оказывается, гауптштурмфюрера Родля тоже иногда осеняет. Что крайне забавно.
54
Скорцени взглянул на часы. До свидания с Фройнштаг оставалось десять минут. Он уже откровенно жалел, что приказал допустить к себе Лилию лишь через полчаса — явно не рассчитал. Однако отменять распоряжение тоже не резон: в конце концов существует такое почти легендарное понятие, как германская пунктуальность.
«Если фюрер действительно намерен до конца войны прозябать в своем бункере в “Вольфшанце”, то не начать ли с замены Евы Браун? Ладно, подменим. Что это даст? — поинтересовался тоном шахматиста, решившегося отступить от канонов Сицилийской защиты. — Судя по всему, фюрер все равно не пожелает встречаться ни с Евой, ни с ее двойняшкой. Поскольку не чувствует в этом необходимости, — добавил “первый диверсант рейха” с чисто мужской желчностью. — Хотя, казалось бы, возраст еще вполне...»
Взяв одну из откупоренных слугой бутылок, он налил себе не-много вина и замер с бокалом в руке, словно неопытный игрок с ферзем, на ходу соображая, куда бы его побезопаснее пристроить.
Конечно, такая замена позволила бы в значительной степени обезопасить всю элиту рейха. Если Тень Евы окажется достаточно патриотически настроенной, она сможет какое-то время поводить за нос и следствие союзников, и любопытствующих журналистов. А попадись она в руки НКВД или английской контрразведки...
Скорцени не выдержал и рассмеялся уже вслух. Он представлял себе рожи офицеров, попытающихся выколотить из «любовницы Гитлера» хоть какие-то секреты рейха, какой-то важный для разведки и политиков компромат. Нет, они, естественно, станут получать — и сведения, и подробности, вплоть до интимных. Но только все это будет происходить по легендам, составленным для Альбины Крайдер его, Скорцени, умниками.
«Даже если к тому времени погибнем и фюрер, и я — игра может продолжаться ещё несколько лет. И не исключено, что легенды фрау Крайдер позволят многим чинам и чиновникам Третьего рейха спасти свои шкуры, пересидеть самые страшные времена. А главное, не допустить, чтобы неподобающие фюреру пикантности начали срабатывать на страницах газет против идеи национал-социализма».
— Вы превратились в немыслимого бюрократа, Скорцени.
Фройнштаг! Наконец-то он видит ее!
— Вот так офицеры службы имперской безопасности докладывают о своем прибытии и выполнении задания, — проворчал штурм-баннфюрер, не давая воли эмоциям. И хотя понимал, что должен был бы подняться, поскольку беседует с дамой, однако же задержался с этим, ибо попросту не успел вовремя оторвать взгляд от ее ног. Как же чертовски он соскучился по этой женщине! — Но чтобы окончательно не добить вас своим казарменным бюрократизмом, предлагаю продолжить доклад за бутылкой вина. Надеюсь, это заставит вас переоценить степень неисправимости своего командира.
— Она не поддается переоценке, мой штурмбаннфюрер, — безнадежно, устало покачала головой Лилия Фройнштаг.
— Вы это серьезно? — Скорцени и в самом деле спросил об этом всерьез.
— Не поддается;
— Меня удручает безнадежность, с которой вы констатируете этот прискорбный факт.
«Стоп, — мысленно остановил себя Скорцени, пока уставшая с дороги девушка соображала, как вести свою словесную партию дальше. — А где была женщина? И была ли она, возникала ли в ходе всей этой придворно-политической авантюры с Набополасарами и Лженабополасарами? А ведь, кажется, ее там не существовало... Странно».
