Пэм Муньос Райан - Эсперанса
– Ты правда была такой богатой? И всегда получала все, что хотела, – кукол и красивые платья?
Эсперанса раздраженно сжала губы. Она представила, что писал Мигель в своих письмах. А рассказал ли сестре Мигель, что в Мексике они были на разных берегах?
– Грузовик там, – сказал Хуан. – Нам предстоит долгий путь.
Эсперанса взяла свой чемодан и пошла за отцом Исабель. Она оглянулась вокруг и с облегчением заметила, что в Лос-Анджелесе, в отличие от пустыни, росли пышные пальмы, зеленая трава, а на клумбах, несмотря на то что стоял сентябрь, еще цвели розы. Она сделала глубокий вдох. Запах апельсинов из рощи неподалеку был успокаивающим и знакомым. Может быть, жизнь здесь не так уж отличается от ее прежней жизни?
Хуан, Жозефина, мама и Гортензия втиснулись на переднее сиденье старого грузовика. Исабель, Эсперанса, Альфонсо и Мигель сели в открытый кузов вместе с малышами и двумя рыжими курами. Грузовик выглядел так, будто был предназначен для перевозки скота, а не людей, но Эсперанса ничего не сказала маме. Кроме того, после стольких дней, проведенных в поезде, было приятно вытянуть ноги.
Старый драндулет, качаясь и трясясь, выезжал из долины Сан-Фернандо, петляя по холмам, покрытым сухим кустарником. Она сидела спиной к кабине, и горячий ветер трепал ее распущенные волосы. Альфонсо соорудил из одеяла подобие тента, чтобы укрыть пассажиров от солнца.
Малышка Лупе и малыш Пепе были похожи на темноглазых херувимчиков с густыми черными волосами. Эсперанса была потрясена их сходством. Единственным различием казались крошечные золотые сережки в ушах девочки. Пепе забрался на колени к Эсперансе, а Лупе пристроилась на колени к Исабель. Когда ребенок заснул на руках Эсперансы, его влажная от пота головка упала ей на руку.
– Здесь всегда так жарко? – спросила она.
– Папа говорит, это из-за сухого воздуха. Иногда бывает еще жарче, – сказала Исабель. – Но здесь лучше, чем в Эль-Сентро, потому что здесь мы не живем в палатке.
– В палатке?
– В прошлом году мы работали на ферме в Эль-Сентро в долине Импириал, недалеко от границы. Мы были там в сезон дынь. Жили в палатке с земляным полом, и нам приходилось таскать туда воду, а еду готовили на улице. Но потом переехали на север в Арвин. Сейчас мы туда и едем. Мы платим семь долларов в месяц, и папа говорит, что водопровод, электричество и кухня в доме того стоят. Ферма большая, папа говорит – шесть тысяч акров. – Исабель склонилась к Эсперансе и улыбнулась, словно раскрывая большой секрет. – И школа. На следующей неделе я пойду в школу и научусь читать. Ты умеешь читать?
– Конечно, – сказала Эсперанса.
– А ты пойдешь в школу? – спросила Исабель.
– Я ходила в частную школу. Меня отдали туда в четыре года, и сейчас я уже кончила восьмой класс. Когда приедет бабушка, я, наверно, пойду в старшие классы.
– А я буду учить все предметы на английском, – сказала Исабель.
Эсперанса кивнула и постаралась улыбнуться в ответ. Исабель была такой счастливой и радовалась из-за таких пустяков.
Коричневые голые горы поднимались все выше, за машиной неотступно летел ястреб с красным хвостом. Грузовик погромыхивал на ухабах, и Эсперансу стали донимать этот шум и однообразный пейзаж.
– Сколько еще ехать?
– Мы скоро остановимся, чтобы пообедать, – сказала Исабель.
Они тащились по золотым холмам с мягко закругленными вершинами, пока наконец Хуан не свернул на боковую дорогу и остановился в тени единственного растущего там дерева. Они вышли из грузовика, Жозефина расстелила на земле одеяло и достала узел, в котором были завернуты тортильяс – кукурузные лепешки, а также авокадо и виноград. Они сидели в тени и ели. Мама, Гортензия и Жозефина болтали и смотрели за малышами, а Исабель легла на одеяле между Альфонсо и Хуаном и скоро уснула.
Эсперанса отделилась от группы, радуясь, что больше не надо трястись в грузовике. Она хотела осмотреться. Внизу, на дне каньона, виднелся тонкий серебристый ручеек. Тишину нарушали только шум ветра и шелест сухой травы.
Впервые за долгое время Эсперанса стояла на твердой земле. Она вспомнила, чему учил ее папа, когда она была маленькой: если она ляжет на землю и будет лежать тихо, не двигаясь, то услышит, как бьется сердце долины.
– Смогу ли я услышать его здесь, папа?
Эсперанса растянулась ничком и раскинула руки, обнимая землю. Она лежала без движения и прислушивалась.
Но ничего не услышала.
«Имей терпение, – напомнила она себе, – и плод сам упадет в твою ладонь».
Она снова прислушалась – ничего. Она попробовала еще раз – ей так хотелось услышать это биение. Безрезультатно. Сердце долины не билось. Молчало и папино сердце. Только ветер шуршал в траве.
Но Эсперанса не сдавалась – она еще сильнее прижала ухо к земле. «Я не слышу! – Она ударила кулаком о землю. – Я хочу его услышать!» Из ее глаз покатились слезы, как будто кто-то сжал перезрелый апельсин.
Она перевернулась на спину, слезы ручейками потекли по лицу к ушам. Эсперанса не видела ничего, кроме необъятного неба в бело-голубых вихрях. Ей показалось, что она парит в воздухе поднимается все выше. С одной стороны, ей это ощущение понравилось, но с другой – она почувствовала себя оторванной от земли и испугалась. Поэтому она закрыла глаза и прижала ладони к земле, желая убедиться, что эта опора никуда не делась. Ей казалось, будто она падает, летит в горячем воздухе. Она покрылась потом, но ей было холодно, голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Она тяжело дышала.
Вдруг мир потемнел.
Кто-то стоял над ней.
Эсперанса быстро села. Как долго она была в темноте? Она поднесла руку к учащенно бившемуся сердцу и увидела Мигеля.
– Анса, ты в порядке?
Эсперанса глубоко вздохнула и расправила платье. Может быть, она и в самом деле парила над землей? Видел ли ее Мигель? Она знала, что ее лицо покраснело и покрылось пятнами.
– Все хорошо, – быстро ответила она, утирая слезы. – Не говори маме. Ты знаешь… она волнуется.
Мигель кивнул. Он опустился на землю. Не задавая вопросов, он взял ее за руку и остался сидеть рядом. Тишину нарушали только ее редкие отрывистые вдохи.
– Я тоже по нему скучаю, – прошептал Мигель, сжимая ее руку. – Скучаю по ранчо, Мексике, по Абуэлите, по всему. И прости меня за то, что сказала Исабель. Я не имел в виду ничего плохого.
Она смотрела на темно-коричневые и багровые верхушки гор вдалеке, и слезы текли по ее лицу. В этот раз Эсперанса не выдернула руку у Мигеля.
Они спускались по крутому участку Девяносто девятого шоссе.
