Джулия Келлер - Папа Хейли

Джулия Келлер

Папа Хейли

Девочкам — Хейли и Шэрон — строго-настрого запретили играть в подвале. Папа Хейли, Эд Уэстин, сказал об этом с несвойственной ему строгостью: «Дети, никогда, никогда, — проговорил он с нажимом и очень серьезно, давая понять, что дело нешуточное, — никогда не играйте в подвале. Вам ясно?» Обычно он был смешным и веселым, почти как клоун, из тех «уморительных пап», которыми Шэрон всегда про себя восхищалась, — ее собственный папа, Ларри Лайнарт, был человеком угрюмым, унылым, вечно всем недовольным, словно внутри у него поселилась какая-то тайная неприязнь ко всем и вся, которую он лелеял, и холил, и постоянно прикасался к ней мыслями, как ты всегда прикасаешься больным пальцем ко всему, до чего получается дотянуться, — но насчет игр в подвале папа Хейли совсем не шутил. Он был тверд и непреклонен. Почти пугающе непреклонен.

— Вам все понятно, девчонки?

Они кивнули. Не одновременно: Хейли кивнула первой — в конце концов, это был ее дом и ее папа, — а Шэрон за ней повторила.

— Стало быть, всем все понятно, — подвел итог Эд Уэстин.

Его лицо оставалось серьезным. Он не улыбался, что было совсем необычно; он улыбался так часто, что в уголках его рта пролегли глубокие, уже не проходящие морщинки. В эти мгновения папа Хейли напоминал Шэрон ее отца — жесткого, мрачного человека, — хотя Шэрон понимала, что мистер Уэстин просто переживает за их безопасность, так что его можно было понять и простить. Тем более все остальное время папа Хейли был совсем не таким, как папа Шэрон — во всем, вплоть до внешнего вида. Эд Уэстин не отличался высоким ростом и был слегка полноват. Девочки это не раз обсуждали, но не обидно, а просто как факт. Ларри Лайнарт был высоким и стройным, с узкой талией и широченными плечами. Темные деловые костюмы сидели на нем как влитые. Словно вторая кожа.

Шэрон часто задумывалась о том, что все должно быть наоборот. Эд Уэстин должен быть стройным и крепким, потому что работает руками, на свежем воздухе. Мистер Уэстин — электрик в строительной фирме братьев Козейд. Ларри Лайнарт целыми днями сидит за столом у себя в кабинете; он юрист, владелец адвокатской конторы, расположенной в центре города. Однако, как Шэрон сразу же сказала Хейли, ее папа не занимается интересными делами об убийствах и похищениях детей. Он занимается слиянием корпораций, передачами в собственность недвижимого имущества и всем в таком роде. Неудивительно, что он все время такой мрачный. У него скучная работа, и одеваться приходится тоже скучно. Костюм, галстук, белая рубашка, кожаные туфли. А папа Хейли ходит в джинсах, фланелевой рубашке, ботинках и бейсболке.

Этой осенью Шэрон и Хейли исполнилось по восемь лет. Они стали лучшими подругами совсем недавно. Дружба — серьезная штука с четкими, неумолимыми правилами. У каждого есть один, и только один, лучший друг или подруга, и ты везде и всегда ходишь с ним или с ней: на переменках, в школьной столовой, во дворе после уроков — где бы то ни было.

Шэрон всегда хотелось дружить с Хейли Уэстин, но до недавнего времени это было никак невозможно. У Хейли уже была лучшая подруга — худенькая тихая девочка по имени Саманта Боллинджер, а у Шэрон вместо лучшей подруги был лучший друг, Грег Пью. Вообще-то правило для лучших друзей непреложно: девочки дружат с девочками, мальчики — с мальчиками. Но родители Грега жили по соседству с родителями Шэрон еще до того, как Шэрон и Грег появились на свет, и Шерон и Грег знали друг друга с младенчества и играли вместе всю жизнь, так что для них вроде как сделали исключение. Они с Грегом пробыли лучшими друзьями весь первый и второй класс — и какую-то часть третьего.

А потом родители Саманты Боллинджер развелись, и Саманта с мамой переехала в другой город. Все случилось стремительно и внезапно, и, к вящей радости Шэрон, Хейли осталась без лучшей подруги. Шэрон с восторгом заняла освободившееся место. Теперь Грег Пью остался один.

Несколько раз в эту осень, когда Хейли и Шэрон становилось совсем уж скучно, они медленно проезжали на велосипедах мимо старого дома Саманты — в двух кварталах от дома Хейли — и украдкой на него поглядывали. Папа Саманты по-прежнему жил в этом доме, совсем один. Если так совпадало, что он выходил к машине как раз в ту минуту, когда девочки проезжали мимо, он замирал на месте и таращился на них во все глаза. Однажды он даже поднял кулак, словно хотел что-то крикнуть, но все же взял себя в руки. Опустил сжатый кулак, отвернулся. Шэрон сразу поняла, что это был злой, гадкий папа. Не уморительный, как у Хейли.

Теперь дом Саманты казался каким-то другим. На лужайке у дома не валялся брошенный велосипед, колеса которого еще крутились, потому что Саманта бросила его две секунды назад, а сама забежала в дом выпить сока. Занавески на окнах прежней комнаты Саманты уже не были розовыми. Наверное, папа их поменял. Дом словно дышал кислятиной, натужно вдыхая и выдыхая, как старик с постоянной одышкой.

Саманта хорошо бегала, лучше всех в школе. Длинные ноги, казалось, несли ее сами, безо всяких усилий; складывалось впечатление, что бег — это ее естественное состояние, просто все остальные ходят, а Саманта вот бегает. Но Саманта уехала, уехала насовсем, словно вышла на пробежку однажды вечером и побежала, не останавливаясь ни на миг, все дальше и дальше, и ее тоненькая фигурка растворилась в малиново-розовых сумерках, как скрывается в кулисах ушедший со сцены участник школьного спектакля — легкое шевеление ткани, и все. Ее уже нет.

Шэрон бегала плохо. Она была полноватой. Не то чтобы толстой, но близко к тому. В последнее время это стало все больше и больше раздражать ее папу — он постоянно делал замечания, что она ест слишком много, и поэтому каждый семейный обед превращался в пытку, — но Хейли, кажется, совершенно не волновало, какая у Шэрон комплекция. На самом деле Шэрон была полной противоположностью Саманты Боллинджер во многих смыслах. Саманта была тихой, а Шэрон любила поговорить. Саманта училась «чуть выше нижесреднего» — эту фразу Шэрон однажды случайно подслушала в разговоре двух учителей о Саманте, и ей понравился прозвучавший в этих словах намек на посредственность, на безнадежную заурядность, — а Шэрон училась лучше всех в классе. Училась «блестяще», как о ней говорили учителя. Ей нравились английский, математика и естествознание. Она обожала все, связанное с ракетами и космическими путешествиями. И еще с атомной энергией.

Может быть, думала Шэрон, Хейли как раз и привлек этот контраст. Может быть, Хейли втайне уже надоела Саманта Боллинджер — и ее длинные стройные ноги прирожденной бегуньи, и то, как она сидела на уроках, упираясь коленями в парту, с совершенно пустым лицом и даже не делала вид, что она понимает слова учителя. Шэрон всегда притворялась, что ей все понятно, даже когда она вообще ничего не понимала. Такое случалось нечасто, но если случалось, она все равно делала умный вид, изображая готовность понять и желание учиться. У нее была даже теория на этот счет: если ты делаешь вид, что тебе все понятно, то рано или поздно ты все поймешь.