Игорь Бестужев-Лада - Отвага
Испытуемые переглядываются между собой — и на него вопросительно.
— Думаю, вам очень захочется пройти по панели туда, наверх, и рукой воткнуть штырь. Соблазн большой. Но делать этого категорически нельзя!
Почему нельзя? Мысль действительно кажется заманчивой. Там ведь можно ходить по стенам и потолку — почему же не пройтись по вертикальному крылу солнечной панели? И эффектно, и полезно.
— Потому что элементы панели очень хрупкие, не дай бог раздавите — порежете перчатку! Осколки острые, царапнут по резине!
— Вообще-то перчатки прочные… Две оболочки. Если осторожно…
— Никаких осторожно! — Леонов выглядит встревоженно, будто они и впрямь прямо отсюда пойдут и полезут по плоскости. — В резиновой перчатке, под давлением изнутри, не чувствуешь силы нажатия. Я на тренировке в Ту-104 в скафандре обшивку салона пробил кулаком до дюраля и не почувствовал! Так что никакой самодеятельности и от инструкции ни на шаг! И вообще слушайте старших!
Сколько еще предстояло уточнений, увязок, предостережений. Какому шахматисту снится столь тщательный анализ предстоящей партии? На сорок восемь операций монтажного выхода было предусмотрено 189 нештатных ситуаций. 189 возможных помех и капризов со стороны инструментов, конструкций, соединяющих деталей. И ровно столько же — 189 — способов преодолеть эти помехи. Не знаю, какую надо иметь-фантазию, чтобы разыгрывать на моделях эту техническую увертюру с таким множеством ходов. У них же это — обычный профессионализм.
…Ноябрь 1983 года. Первое и третье число. Ляхов и Александров дважды надевают скафандры, чтобы выйти за стены станции. Они уже четыре месяца в полете. Владимир Ляхов, опытный космонавт, из военных летчиков, истребителей-перехватчиков. Родом из Донбасса, сын шахтера, погибшего в сорок третьем на Курской дуге. Невысокий, плотный, очень решительный, быстро схватывающий любую обстановку, в разгар работы часто похож на лихого кавалериста в атаке. Саша Александров — вдумчивый, неторопливый, влезающий в любую техническую систему до самого дна — с замечательной космической родословной. Его родители еще в начале тридцатых годов работали с Королевым в легендарном ныне ГИРДе при запуске первой советской ракеты, такой еще далекой от нынешних.
Перед их первым выходом несколько дней нам с Земли казалось, что на борту «Салюта» не два жильца, а четыре… Столько забот требовала пара скафандров при их подготовке. Так их внимательно обхаживали с утра до вечера, испытывали и проверяли на прочность и жизнестойкость. Разве что не кормили и не поили. А так обходились крайне чутко и вежливо.
И вот… Это нам с вами одеться — даже в зимнее пальто — и выйти из дома можно в пять минут. «Протонам», чтобы открыть свою дверь, скажем, в 7.40 утра, встать пришлось в 1.30 ночи, за шесть часов до открытия люка. Умылись, позавтракали. Плавая из отсека в отсек, провели медицинский осмотр самих себя, технический — станции. Уже который раз за последние дни проверили герметичность всех люков внутри комплекса, снова поддули скафандры, снова проследили с секундомером, как их оболочки держат атмосферу внутри себя. Там только так: семь раз проверь — один раз открой. Подключили к себе медицинские датчики. Влетели в зону радиовидимости.
— Вы позавтракали? У вас хорошее настроение? — спрашивает Земля «старшинским» голосом Валерия Рюмина.
Они отвечают, что позавтракали и что хорошее. Они уже в скафандрах, заканчивают продувку и сейчас начнут десатурацию. Десатурация — это насыщение крови кислородом, подготовка организма к «высотной» атмосфере внутри скафандра. Пока она тянется, можно минут двадцать постоять, поговорить с Землей.
— По теплоощущениям как у вас, Володя? — с той же заботой спрашивает Рюмин.
— Прохладно, прохладно в скафандрах, — ежатся они там, наверху. Ляхов добавляет: — Помнишь, Валера, как в тот выход тебе было тепло, а мне холодно? Ты даешь на Землю «тепло», а я — «холодно».
Рюмину ли не помнить!
Оператором связи в этот день назначен космонавт Юрий Романенко. За приятный голос, спокойствие, хладнокровие, ободряющую чуткость. И понимание момента — тоже сам выходил в космос. Он докладывает экипажу, что пульсы у командира и бортинженера нормальные. 65 и 70 ударов.
— Смена к вам замечаний не имеет. Медицина получила телеметрию, дает добро на штатную работу. Только после открытия люка осмотритесь хорошенько, адаптируйтесь и не спеша начинайте.
— Хорошо, Юра, спасибо, осмотримся…
Сброс давления в переходном отсеке, переход на автономное питание скафандров… И — комплекс уплывает из радиовидимости. Там, вдали, над другой стороной планеты, они должны открыть дверь и шагнуть за порог… Мы же здесь, только сверяя часы с циклограммой, можем сказать друг другу: вот… Сейчас!
В этот момент всей своей незащищенной кожей чувствуешь, почему у них в документе, в удостоверении личности, которое вручает каждому принятому в отряд отборочная комиссия, в графе «должность» четко указано: «Космонавт-испытатель». Испытатель! Вот она, вершина этой испытательной пирамиды. Наглухо запирая себя в тесном футляре скафандра, упираясь лицом в защитное стекло, он должен вытравить из себя последние капли ксенофобии, страха замкнутости и тесноты, хранящегося в нашей подкорковой памяти с первобытных времен. А открывая люк наружу — капли такого же давнего страха бесконечной бездонной бездны. Он должен верить в надежность своего снаряжения так же, как мы верим в надежность воздуха и атмосферы, в прочность крыши и стен. Ежесекундно опасаясь за свою жизнь, выполнить там такую работу просто невозможно. А это профессиональное хладнокровие должно быть не только заложено в характере — его надо нарабатывать тренировками.
Напряжение и ожидание в Центре управления тоже достигло предела. Даже в буфете, в очереди за чашкой кофе, специалисты то и дело смотрят в листочки циклограммы. Вот бортинженер уже должен (тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо!) закрепиться на якоре возле люка и принять у командира телекамеру… А вслед за ней и фару…
…Своей цеховой группой толкуют о чем-то космонавты. В сборе тут сегодня почти все. Кто-то, как всегда, подходит к ним с фотокарточками и книгами — за автографом. Нет — отрицательно кивают. Это только потом. После успешной работы Володи и Саши.
Чувствуют там, наверху, эту солидарность «Протоны»? Зато мы, отпустив их, как никогда чувствуем надежный уют земной оболочки и виноватое ощущение собственной безопасности. Что ни говори, скорей бы их сюда — домой, под крышу. Ну, на худой конец, хотя бы в зону связи, услышать голоса.
Вернулись! Всех как выметает из буфета, коридоров, курилок, с лестниц. Все на местах — у пультов связи и управления, контроля систем. Вернулись — это весьма относительно. Комплекс где-то над югом Атлантики, и сигналы с него, выставив руки и уши антенн, пока с трудом ловят корабли. И, передавая друг другу, бережно подводят к наземным КИПам — командно-измерительным пунктам. «Космонавт Владислав Волков» — «Космонавту Георгию Добровольскому», «Добровольский» — «Космонавту Юрию Гагарину», «Гагарин» — родной земле…
