Инстинкт Убийцы. Книга 1 - Элеонора Бостан
– Ну как, хочешь еще? Может, есть желание и дальше вопить? Мне все равно как тебя кончать, а если тебе не все равно, советую больше не создавать проблем и внимательно слушать.
Кашляя и краснея, Анжелика неистово замотала головой, давая понять, что больше не будет создавать проблемы.
– Уже лучше, – пробормотала Фатима и подняла стул с девушкой, поставив его в прежнее положение возле стола. Анжелика смотрела на нее огромными затравленными глазами зверя, пойманного в капкан и сознающего, что на этот раз из него сделают чучело. Ноздри девушки раздувались, как у собаки, почуявшей закопанную кость, пальцы сжималась и разжимались, как будто хотели схватить что-то невидимое. От Анжелы исходил сильный и густой запах страха, адреналина и обреченности.
– Итак, я повторяю: либо ты прямо сейчас напишешь эту чертову записку, либо я разрежу тебя на кусочки, и выброшу в море, оставив твоей подруге на память филейную часть. Это было последнее предупреждение.
Анжелика согласно закивала головой, и Фатима, снова придвинув к ней бумагу и ручку, начала диктовать.
– Напиши в заголовке ее имя, но без всяких там обращений, на это у тебя нет времени, ты ведь спешишь на самолет.
Девушка послушно взяла ручку и, склонившись над листом бумаги, начала писать. Фатима стояла над ней, как школьный учитель над нерадивым учеником, никак не понимающим материал и допускающим ошибки в простейших заданиях. Спустя минуту записка была готова, и Анжелика откинулась на спинку стула, подвинув пальцами листок к Фатиме.
– Написала? – спросила она с участием в голосе, – хорошо. Сейчас проверим.
Она взяла лист в руки и прочитала следующее:
Наташа!
Папа в больнице! У него инсульт, очень опасный. Он может умереть. Его срочно повезли в Киев, я первым же самолетом вылетаю к нему. Надеюсь, я не опоздаю.
Как смогу, позвоню и сообщу все, а пока мне надо бежать.
Целую, А.
Что-то в этой записке было не так, но что, Фатима понять не могла, хоть какой-то голосок в мозгу и шептал, что здесь что-то неправильно. Да вроде все так, думала она, раз за разом перечитывая строчки, все правильно, именно так, как я сказала. Но что-то все же было не так. Фатима снова принялась скользить глазами по строчкам, никак не желая игнорировать внутренний голос, так много раз спасавший ей жизнь. Где-то подвох, думала она, сама не зная почему, эта маленькая сучка никак не уймется и продолжает вставлять мне палки в колеса. Но ничего, скоро ее колесо жизни замрет навсегда.
И тут вдруг ее озарило. Конечно, как же она раньше не заметила! В памяти тут же всплыла картина: она лезет на забор, стараясь не поворачиваться лицом к назойливому и слишком участливому соседу. Он тогда еще спросил, почему она перелезает, а не просто открывает калитку. Она ответила, что подруга увезла ключи, и что он тогда сказал? Оксана. Вот что! Он спросил, Оксана, что ли, увезла ее ключи. Ну конечно, в записке все было верно, кроме самого главного – имени адресата. Рыжеволосая сучка решила оставить след, указав другое имя, но сильно ошиблась, с Фатимой не стоило играть в такие игры. Совсем не стоило. Остатки если не жалости, то хотя бы сочувствия к молодой девушке растаяли как дым. На смену им пришла ярость и желание побыстрее отправить эту нахалку в мир иной и убираться отсюда к чертям собачьим. И уж конечно, теперь она не станет облегчать ее участь, как задумала сначала, нет, теперь эта тварь получит свое сполна, за то, что посмела перечить Фатиме и пыталась сорвать ее планы.
– Наташа, говоришь? – прошептала она, медленно поднимая глаза на девушку, – Наташа?
Так же медленно, как танцующая змея, она подошла к Анжеле и повторила вопрос:
– Твою подругу, значит, зовут Наташа? Ты в этом уверена? – Анжела в ужасе молчала, глядя безумными глазами на Фатиму. Она поняла, что зря затеяла эту опасную игру, все равно ее убьют, но теперь эта ненормальная еще и разозлилась. А это явно не предвещало ничего хорошего. – Что же ты молчишь? Куда вдруг делось все твое остроумие? Не знаешь? Зато я знаю.
Она вдруг резко схватила Анжелику за волосы и дернула голову назад, едва не сломав девушке шею, второй рукой она прижала пистолет к ее плечу и зашептала прямо на ухо:
– Значит так, ты меня уже достала. За такую выходку ты получишь сполна, не стоило затевать со мной такие игры, я тебя честно предупреждала. А пока, если через 20 секунд у меня в руках не будет новой записки с правильным именем, я прострелю тебе плечо. Ты не умрешь сразу, но это будет очень-очень-очень очень больно. Ты уж мне поверь, я в этом толк знаю. Мой маленький друг стреляет тихо, как я уже говорила, поэтому, если ты снова меня подведешь, я проделаю в тебе столько же дырок, сколько бывает в сыре, но, при этом, ты так и не умрешь, пока я не захочу.
Анжелика заплакала, а Фатима достала из стола новый лист бумаги и снова придвинула к ней. Старую записку она положила в карман сумочки, с которой пришла.
– Время пошло. – Сухо сказала она.
Через пару минут записка была готова, причем имя стояло настоящее – Оксана. Времени ушло больше, потому что руки рыжеволосой так дрожали, что Фатима опасалась, что придется переписывать в третий раз. Но все получилось нормально, и хоть почерк дрожал и прыгал, кто сможет выводить каллиграфически буквы, когда его родитель лежит при смерти в другом городе, а самолет вот-вот улетит? Сойдет, решила Фатима и положила листок на видное место – засунула в рамку с фотографией двух подруг, стоящей на телевизоре. Теперь оставалось самое главное – отправить Анжелу «к отцу», только Отцу небесному, если он вообще существует.
– Ну а теперь, – проговорила Фатима, поворачиваясь к бледной как полотно Анжелике, – пришло время заняться тобой.
Не выпуская девушку из поля зрения, Фатима извлекла из сумки целлофановый мешок и веревку, демонстративно медленно, чтобы эта дрянная девчонка увидела все от начала до конца. Она не собиралась убивать ее в доме, ведь только в фильмах у трупов не течет кровь, а в жизни люди истекают как продырявленные грелки. Сначала Фатима хотела вырубить девчонку и потом, завернув в мешок, оттащить в сарайчик, замеченный ею во дворе, и там убить, но так, чтобы девушка еще не пришла в сознание. Это было ее маленьким подарком, о котором она говорила, это было некое подобие жалости к невинной жертве. Но сейчас все изменилось, эта невинная жертва начала вставлять ей палки в колеса, хотя, сиди она тихо, могла бы провести последние минуты
