Отвергнутые - Ярославия Кузнецова
На последней фразе диктор сделала акцент, повторив её дважды.
– Больше двухсот человек погибло, – прошептала Юта с нескрываемым ужасом в голосе. – Мам, больше двухсот.
– По предварительным данным, милая, – тяжело вздохнула мама. – Цифра постоянно уточняется. Я утром в новостях слышала о двухстах сорока погибших. Поиски не останавливаются. Неизвестно, скольких еще не довезли до больниц.
Она отвернулась к плите, чтобы разложить горячие сырники по тарелкам, и Юта схватила смартфон, воспользовавшись ситуацией относительного одиночества. Ватными руками, она несколько раз пыталась разблокировать аппарат, пока не вспомнила, что уже неделю пользуется новым паролем.
Развернув во весь экран приложение, она набрала сообщение.
«Макс, включи телик»
Убавив звук до минимума, чтобы у мамы не возникало вопросов по поводу ранней переписки, она отложила телефон в сторону и искоса поглядела на экран, где отражалось оповещение о том, что Макс ей пишет ответ.
«У Нильса братан возвращался из командировки этим поездом. Сменил билеты, чтобы быть дома на шесть часов раньше»
«Он жив??»
Юта обеспокоенно потерла лоб. Нильс – старший действительно неплохой парень. Она знакома с ним лично столько лет, сколько знакома с Нильсом – младшим. Нильсон – это их фамилия. И они похожи между собой так, будто эта фамилия была дана им уже после рождения, когда они смогли оправдать её своим характером, поведением и внешностью.
«Нет» – пришло от Макса одно-единственное слова.
БЫЛ действительно неплохим парнем. БЫЛИ похожи между собой. БЫЛИ знакомы столько лет… Прошедшее время так сложно применить по отношению к жизнерадостным Нильсонам…
«Как он?»
«В петлю лезет»
«Чем мы можем ему помочь?»
«Юта, знаешь, чем могли – мы уже помогли. Остальное я скажу вам с Данисом при встрече. Лично. Очень хочу посмотреть в ваши глаза. И не пиши сюда больше ничего. Это ненадежно, если ты понимаешь, о чем я»
Каждое предложение от него шло отдельным сообщением. Это означало, что Макс добрался до крайней точки кипения. И если Юта сейчас, вследствие помутнения рассудка от страха, слабо понимала происходящее, то Макс был в четко осознаваемой ярости.
За ночь он так и не смог уснуть. Монтируя старые видео, чтобы хоть немного успокоиться, он с каждым щелчком мышью получал обратную желаемой реакцию, повышая градус бушующей в нем злости, в первую очередь, на себя самого. Если бы он только мог оказаться сейчас в пустой звукоизолированной комнате, он бы накричался там вдоволь. За то, что не настоял на звонке железнодорожникам. За то, что уступил Нильсу. За то, что не послушал здравомыслящую Мари, которая снова была на его стороне, как всегда. За то, что он поступил, как безответственный болван. За то, что он своим бездействием убил всех этих людей. За то, что, как оказалось, без камеры в руках он просто фейковый герой. Его нет. Он не существует. Он пустышка. Лживая карикатура в сети. Пока люди вокруг живут реальной жизнью, без колебания протягивая свои руки всем, кто в этом нуждается по-настоящему, он только наблюдает жизнь со стороны, через призму своего объектива. Немного фильтров. Чуточку перемотки. Ловкий монтаж. И вуаля! Чудо готово. Большее количество отснятых впечатлений приравнивается большему количеству лайков. А на поверку оказывается, что за всем этим нет НИ-ЧЕ-ГО.
В моральном изнеможении он упал лицом в подушку. Слишком много сил отнимает даже короткий взгляд вовнутрь себя, где нет ничего, кроме гнетущей пустоты. Самокопание вымотало его, как не выматывали даже съемочные недели, длившиеся порой круглосуточно. Макс перевернулся на спину и накрылся одеялом с головой, будто так можно было спрятаться от самого себя.
Сигнал смартфона отвлек от размышлений. Не глядя в экран, Макс ответил на звонок.
– Я убил брата, – прозвучал оттуда ледяной голос Нильса.
– Что? – не понял Макс, подорвавшись на кровати. – Никому ничего не говори, я сейчас приеду.
– Тормози, Максимус. Ты не понял. Он был в этом поезде. Родители уехали к нему. Я даже не знаю, братан, неужели реально опознание будут проводить ночью?
– Я… Я не знаю, Нильс. Я не знаю, что тебе сейчас ответить, – ответил он устало, опуская голову обратно на подушку. Сон сняло как рукой.
– Помнишь, мы с тобой малые были, он нас рогатки учил делать. Мы же с тобой тогда все фонари в нашем квартале перебили.
– Я помню, как мы наделали дротиков из спичек и иголок, а потом расстреляли любимую картину вашей мамы. Там луг с цветами был нарисован. Нам с тобой круто тогда влетело.
– Он меня на мотоцикле учил ездить, когда мне было двенадцать. Это был полный провал, братан.
– Ты тогда впервые сломал руку, – продолжил Макс за него, вспомнив друга, загипсованного по самую шею.
– Я еще помню, как мы с тобой в солдатиков играли, а они с Арисом рядом на диване глушили водку…
– Абсент, – поправил его Нильс.
– Потом пришла ваша мама, и он дал нам сотку, чтобы мы не сдали его. Мы купили себе чипсов с мороженым, а его всё равно заложили. Помнишь, он тогда грозился прибить нас?
– А потом поклялся, что однажды заложит меня. В тот самый момент, когда я буду этого ожидать меньше всего. Братан, я почти десяток лет на измене прожил. А он не успел выполнить обещание. Урод он. Рано утром уезжал в свою вонючую командировку, я еще спал. Обещал наушники привезти. Пусть засунет себе эти наушники… Ничего мне от него не надо. Максон, пусть он вернётся и выполнит обещание… Как он мог погибнуть, зная, что я всё еще жду, что он меня заложит родителям?
– Нильс, я могу тебе сейчас сказать заезженные фразы, что время лечит и однажды твои раны перестанут кровоточить. Что жизнь несправедлива. Что лучшие обычно уходят первыми. Но какой в этом смысл? Никто за тебя не справится с горем. Пока ты сам не сможешь пережить потерю брата, все слова останутся просто словами. Потом, когда-нибудь, ты поймешь, что все мы были правы. Но до этого момента будет больно, горько и невыносимо. Приезжай ко мне, я тебе диван в зале расправлю. Мои против не будут.
– Это я убил его…
– Это МЫ убили его. Ты не вывезешь в одного эту потерю. Не снимай вину с нас. Я мог набрать номер МЧС. Марика. Или Юта. Но этого не сделал ни один из нас. Мы все по локоть в крови.
– Я читал новости. Там больше двух сотен погибших. Мы не по локоть в крови. Мы в ней с головой. А к утру нас накроет, и мы захлебнёмся.
Нильс отключился, оставив
