Томас Майн Рид - Обессилевшая рука. Рассказ о мести в лесной глуши
Но как же передать этот самый намек? Ха! Я могу написать – к счастью, я это умею. Напишу записку плантатору Брендону. На плантацию ее отнесет девчонка. Ее тоже не должны узнать. Она закутается в плащ и отдаст записку какому-нибудь ниггеру с плантации. Ответ не нужен. Я знаю, что сделает Брендон, когда получит письмо.
Нельзя терять времени. Сейчас Дик уже, должно быть, добрался до города. Невозможно сказать, сколько времени он там проведет, а они должны перехватить его на пути назад. Они будут ждать на поляне – самое подходящее место для их цели. Его уже опробовали.
Да, нельзя терять ни минуты. Нужно идти в дом и написать записку.
Приняв дьявольское решение, он торопится в хижину и, войдя, зовет из кухни дочь.
– Эй, девочка! У тебя есть бумага, на которой ты делаешь уроки. Принеси мне листок, чернильницу и перо. И побыстрей.
Девушка гадает, зачем ему эти вещи, которыми он никогда не пользуется. Но она не привыкла расспрашивать отца; ни слова не говоря, она выполняет приказ.
Бумага, чернильница и перо лежат на грубом деревянном столе, Джерри Рук садится и сжимает перо в пальцах.
Несколько минут он молча размышляет, обдумывает форму своего сообщения.
Наконец пишет, с ошибками, но коротко и просто.
«Плантатору Брендону, эсквайру.
Сэр, я думаю, вы помните человека, по имени Дик Тарлтон, и, может быть, хотите снова его увидеть. Если хотите, можете исполнить свое желание. Сейчас он находится в городе Хелена, но в каком именно районе города, не знаю. Но я знаю, где он будет завтра утром: на дороге, ведущей от города к поселку на реке Белой. Он пойдет пешком и будет проходить по тропе через поляну у ручья Кейни. Если вы или кто-нибудь еще захочет его увидеть, это самое хорошее место для встречи.
Незнакомый вам человек, но ваш друг».
Джерри Рук не опасался, что его почерк узнают. Он сам не узнал бы его, так редко приходилось его видеть.
Сложив листок и запечатав его несколькими каплями каучука, растопленного в пламени свечи, он пишет снаружи: «Плантатору Брендону, эсквайру». Потом протягивает письмо дочери и приказывает отнести его инкогнито.
Лена, плотно закутавшись в плащ, набросив на голову капюшон, идет по тропе, ведущей к плантации Брендона. Бедное простодушное дитя! Она, невинная как лесной олененок, не подозревает, что несет смертный приговор человеку, который, хотя она его почти не знает, уже дорог ей: ведь он отец Пьера Робиду!
Она доставила письмо, хотя сохранить инкогнито ей не удалось. Капюшон на голове не помог. Слуга, принявший письмо, по протянутой белой руке и тонким симметричным пальцам узнал в ней дочь «старого Рука, охотника с ручья Кейни». И когда его спросили, кто доставил письмо, он так и сказал хозяину.
Впрочем, это не имело никакого значения. Если бы имя автора письма оставалось неизвестным, это не оказало бы воздействия на его замысел и не расстроило бы жестокий план. Когда утреннее солнце осветило поляну, которую описал в своем письме Джерри Рук, обнаружилась ужасная картина – тело человека, свисающее с ветки дерева.
Это была та самая ветка, на которой недавно висел молодой охотник Робиду. А тело было телом его отца!
Поблизости не было никого – ни следа жизни, кроме канюков, которые продолжали пировать на костях медведя, и тощего серого волка, разделявшего с ними пир. Но видно было множество человеческих следов, длинные полосы в траве говорили об отчаянном сопротивлении, а под деревом-виселицей трава была вообще вытоптана. Тут стоял судья Линч, окруженный толпой присяжных, а над ними висела жертва их мщения. Снова была разыграна эта пародия на суд, снова произнесен приговор; и трагедия, надолго отложенная, теперь подошла к заключительной сцене – к смерти.
Глава XIII
Шесть лет спустя
После линчевания Дика Тарлтона прошло шесть лет. Согласно закону об ограничениях[4], шесть лет снимают денежный долг и затуманивают многие воспоминания. Но есть воспоминания, которые не так легко забыть; и одно их них – трагедия, разыгравшаяся на ручье Кейни.
И тем не менее мало кто вспоминал эту трагедию. В земле, где ежедневно человек подвергается угрозе беззаконной смерти, простое убийство – не очень заметное происшествие и вряд ли заслуживает упомянутых в пословице «девяти дней удивления». Ричард Тарлтон был всего лишь «спортсмен», игрок, если не гораздо хуже; а что касается способа его смерти, то в той же округе еще с несколькими людьми обошлись таким же образом, их повесили на улицах Виксбурга, и роль палачей исполняли самые респектабельные граждане!
В таких обстоятельствах о смерти Дика Тарлтона вскоре перестали говорить и даже думать, кроме, может быть, нескольких человек, сыгравших роль в этой незаконной казни.
Но одни участники казни умерли, другие разъехались; постоянный поток новых поселенцев, который непрерывно увеличивал население, привел к неизбежным изменениям, уничтожающим остатки прошлого и стирающим многие местные легенды.
Однако одно воспоминание все еще оставалось свежим – его никогда не забывали некоторые личности, все еще жившие в Хелене и по соседству. Это было воспоминание о другой трагедии, которая произошла на поляне у ручья Кейни накануне того дня, когда осужденный игрок отправился в вечность.
Об этой второй трагедии знали немногие, и за их пределы это знание не выходило. Неожиданное исчезновение молодого Робиду почти не вызвало любопытства: внимание всех было занято другими, гораздо лучше известными событиями.
Юноша, словно осознавая свою индейскую кровь и связанные с ней унижения, никогда не общался с молодежью соседних поселков, и поэтому его исчезновение не вызвало никаких толков.
Тем, кто все-таки спрашивал о нем, говорили, что Джерри Рук отправил его в семью матери, состоявшую из полукровок индейцев чокто и жившую на западной границе территории Арканзас на землях, отведенных для индейцев актом Конгресса.
Разумеется, объяснение было удовлетворительным; и для большинства жителей Хелены и ее окрестностей юноша словно никогда и не существовал.
Однако были и такие, у которых имелись основания помнить о нем; эти люди сомневались в объяснении Джерри Рука, хотя никогда не высказывали свои сомнения вслух. Это были шесть молодых людей, теперь превратившиеся в мужчин, герои буйной неразумной выходки, о которой мы рассказывали.
В их сознании воспоминания о той буйной выходке никогда не затуманивались; их оживляли ежегодные выплаты дани по сто долларов с каждого.
Джерри Рук, с воодушевлением Шейлока, продолжал требовать выполнения договора; и если изредка встречал протест, то тут же заглушал его, указывая на продолговатую земляную насыпь, напоминающую могилу, под деревом, под которым происходила последний разговор с его другом Диком Тарлтоном.
