Сергей Алексеев - Утоли моя печали
Карогод готов был схватить себя за глотку: значит, в тот момент камеры в жилище Слухача были включены! И кто-то записал все на пленку…
– Пришьете мне аморалку? Пожалуйста…
– Помилуйте, Гелий! – Скворчевский замахал руками. – Ни в коем случае!.. Напротив, мне понравилась ваша экспрессия, напор, ярость. И я еще раз убедился, что выбор сделан правильно. Сильное мужское начало.
– Это что, так важно для будущей реорганизации?
– Это важно всегда! Мне требовался руководитель Центра, имеющий ваши качества. И я его нашел.
– Если вы на самом деле приложили руку к моему назначению, то, должен сказать, сделали ошибку. В этих подземельях я все время испытываю одышку, кислородное голодание…
– Пройдет, ваш организм еще не адаптировался к среде.
– И по поводу мужественности…
– Что по этому поводу? – Скворчевский сделал шажок вперед.
– Это получилось всего раз… И только в блоке триста семь.
– Я не требую оправданий!
– А я и не оправдываюсь… Если хотите знать, это был эксперимент. Однажды получилось, а в другое время… мне не хочется женщин. Они не возбуждают.
– Потому что женщины – мерзость, правда? Гелий взглянул на него, мысленно согласился, но отвечать не стал.
– Выпить хочется, – проговорил он. – С удовольствием бы принял стакан. Или два…
В голубой униформе Скворчевский походил на голубого Широколобого. И задница такая же круглая, женская…
Он перехватил взгляд и неожиданно вильнул бедрами, переступив с ноги на ногу, спросил:
– Что вы хотите сказать? Почему так смотрите?
– Ничего… Вы слишком значительная фигура. С вами нельзя ни выпить, ни… поговорить.
Представитель Главкома улыбнулся и вальяжно сел на стул – на одну ягодицу. И словно забыл о Слухаче…
– Можно… Можно слегка выпить и… поговорить. О чем? Предлагайте тему!
А Карогод на миг представил, как Широколобые играют в «паровозик», и почувствовал, что не питает к этому прежнего отвращения. Было любопытно: как это у них получается?
– Или сначала в самом деле… немного выпить? У меня наверху есть коньяк. Это в раздевалке, где суровые охранники заставили меня снять все… Да-да! Все, до последней вещички! И еще… – Скворчевский снова хихикнул. Сделали, конечно, позорный, но любопытный досмотр! Да, заставили руками развести ягодицы!
Гелий не заметил, как у него прекратилась одышка, в груди потеплело и по телу разлился легкий ток, словно он только что выпил стаканчик хорошего коньяку.
– Это обязательный досмотр, – проговорил он немеющим языком. – Чтобы не пронесли ничего…
– Помилуйте, Гелий! Что я могу пронести между своих ягодичек? Право, это место вовсе не для того, чтобы проносить… запрещенные вещи!
Он протянул руку и осторожно погладил запястье Карогода.
И тот внезапно для себя ощутил, что это приятно. Прикрыл глаза…
– А вам? Вы тоже проходите такой досмотр?
– Нет, не прохожу…
– Напрасно! Скажу вам, это забавно, оригинальные ощущения, когда суровые мужчины… смотрят, нет ли запрещенных предметов.
– Пожалуй, я подпишу пропуск, – согласился Гелий, не поднимая век. – И куда же теперь поедет наш Слухач? Мне нужно указать маршрут в накладной.
– Ах, оставьте…
– Это совсем не трудно. Только маршрут переброски… Иначе не выпустят эти… жлобы наружной охраны.
– Какие же они жлобы? Солидные мужчины, как вы, Гелий. Только вы тоньше, нежнее в чувствах.
Карогод придвинул к себе бумаги и подрагивающей рукой взял авторучку. Скворчевский зашептал на ухо:
– Слухач поедет в Штаты. Только вы не пишите об этом.
– В штаты? Какие штаты?
– Разумеется, в Соединенные… Мы его передадим. Согласно договору, – и погладил руку у локтя. – Укажите любой пункт, это не имеет значения, не правда ли?
– Еще бы фамилии сопровождающих…
– Уверяю вас, его есть кому сопровождать, надежные парни из морской пехоты. Слухач тоже был моряком… Найдут общий язык. Он говорит по-английски?
– Фамилии нужно вписать…
– Гелий, пишите любые… У вас есть тут ванная комната?
– Да, вон та дверь…
Скворчевский спрятал подписанные документы в карман и подал руку.
– Если мы… вместе пойдем и освежимся?
– С удовольствием… Становится душно, отчего-то бросает в пот.
– Меня тоже всегда… бросает в пот, – признался представитель и пошел к ванной, на ходу расстегивая куртку. – Вы потрете мне спинку, Гелий?
Будто под гипнозом, Карогод двинулся следом за ним, не отрывая взгляда от обтянутых голубым полотном ягодиц, и натолкнулся на торец открытой Скворчевским двери. Ударился подбородком, так что из глаз брызнули искры…
И сквозь них заметил участливо-испуганное холеное и бабье лицо.
Крик вырвался откуда-то из области солнечного сплетения; крик ужаса и омерзения. А в голове языком беззвучного пламени восстала единственная мысль – Боже Правый!
Пересиливая брезгливость, Карогод со всей силы толкнул в спину Скворчевского и плотно закрыл дверь, защелкнул наружный шпингалет. И подломившись, упал на колени, схватил, измял свое лицо…
– Боже Правый! Что же это?! Затмение… Он вспомнил пророчество Матки и еще раз ужаснулся, на сей раз от того, что был предупрежден юродивым и забыл об этом. Забыл! Хотя надо помнить его слова каждую секунду!
Отполз от двери, за которой нежно постукивал пальчиком Скворчевский, и ощутил твердое желание убить его. Пистолет лежал в сейфе с кодовым замком. Жесткими, непослушными от бешенства руками Гелий покрутил фишки, выставил цифры и потянул ручку – что-то не так. Проверил, нашел и исправил ошибку, но сейф не открывался. Искать еще одну уже не хватало ни выдержки, ни дыхания мощный спазм перехватил горло, лицо наливалось кровью, в голове зазвенело. Хапая воздух ртом, Гелий побрел к двери, еще раз ударился, теперь о стену. Ощупью, будто во тьме, он наконец отыскал выход и вывалился в коридор.
– Боже… Правый…
Чужой, сиплый голос показался ему громовым. Гелий понял, что нельзя разговаривать, тем более произносить имя – Бог. Это пришло как откровение: словно кто-то незримый и вездесущий подсказывал ему – нельзя! Погаными устами касаться этого имени нельзя! Не смей!
Без оглядки, опасаясь превратиться в соляной столп, Гелий двинулся вперед, не соображая, куда идет и зачем, чувствуя лицом едва уловимую струю свежего воздуха среди смрадной вони подземелья. Мимо него проходили Широколобые, женщины-связистки и монтажники из ремзоны, однако теперь все стало безразличным – только бы не потерять эту путеводную, воздушную нить. Ему казалось, что сквознячок этот тянется с поверхности земли и что он скоро выйдет на открытый воздух, но вскоре Гелий очутился перед комнатой, где помещался юродивый Прозоров. И тут он открыл загадку воздушного потока, вернее, нашел исток: вокруг двери медленно вращалось отчетливо видимое колесо, круг, сотканный из марева, и космы этого зримого воздуха срывались с его периферийной части и, подхватываемые смрадной вентиляцией, разносились по галерее.
