Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд
Как Сломанный Зуб это учуял, остается тайной. Через пять минут он тихонько всплыл в полусотне ярдов от Ба-Ри – ни плеска, ни шороха. Несколько минут бобр висел в воде, не шевелясь. Потом очень медленно поплыл через озеро вдоль плотины. На том берегу он вышел из воды и еще минуту просидел неподвижно, как камень, не сводя глаз с той части плотины, где лежал Ба-Ри. Остальные бобры тоже не шевелились, и вскоре стало очевидно, что на уме у Сломанного Зуба одно – подобраться к Ба-Ри поближе и понаблюдать. Когда он снова спустился в воду, то проплыл уже ближе к плотине. Заплыл на десять футов дальше Ба-Ри и начал выбираться на плотину. Делал он это донельзя медленно и осторожно. И вот наконец он очутился на плотине.
Ба-Ри лежал в нескольких ярдах от него и почти целиком скрылся в выемке – пристальному взгляду Сломанного Зуба был виден только самый верх блестящей черной спины. Чтобы присмотреться получше, старый бобр прижал свой плоский хвост к земле и сел на задние лапы, а передние по-беличьи сложил на груди. В такой позе он был ростом целых три фута. Весу в нем было, пожалуй, фунтов сорок – и чем-то он напоминал толстых, добродушных, дурашливых собак, которые все ушли в брюхо. Но мозг у него работал с поразительным проворством. Внезапно Сломанный Зуб мощно шлепнул по глиняной дамбе своим хвостом – и Ба-Ри сел. Он тут же увидел Сломанного Зуба и вытаращился на него. Бобр вытаращился в ответ. На целых полминуты они застыли и не сдвинулись и на тысячную долю дюйма. Потом Ба-Ри встал и завилял хвостом.
Этого было достаточно. Сломанный зуб опустился на четыре лапы, лениво, вперевалочку подошел к краю плотины и нырнул в воду. Теперь он ничего не остерегался и никуда не спешил. В воде он поднял настоящую бурю и храбро плавал прямо перед Ба-Ри взад-вперед. Проделав это несколько раз, он стрелой проплыл через озеро к самой большой хатке и скрылся из виду. Не прошло и пяти минут после подвига Сломанного Зуба, как вести распространились по всей колонии. Незнакомец – Ба-Ри – не был ни рысью, ни лисицей, ни волком. Более того, он был совсем молод и совершенно безобиден. Можно продолжать работу. Можно продолжать игру. Никому ничего не грозит. Таков был вердикт Сломанного Зуба.
Если бы все это прокричали на бобровом языке в рупор, и то ответ не был бы таким скорым. На глазах у Ба-Ри, который так и стоял на краю плотины, озеро словно вскипело от бобров. Ба-Ри еще ни разу не видел столько бобров одновременно. Они выныривали повсюду, некоторые проплывали всего в десятке футов от него и посматривали на него с досужим любопытством. Минут пять бобры вроде бы не думали заниматься ничем особенным. Потом Сломанный Зуб самолично двинулся к берегу и вылез из воды. Остальные последовали за ним. С полдюжины работников исчезли в канавах. Еще столько же затопали куда-то в ивняк и ольшаник. Ба-Ри взволнованно высматривал Умиска с товарищами. И наконец увидел их – они выплывали из одной из хаток, что поменьше. Бобрята выбрались на свою площадку для игр – гладкую полосу песка над глинистым берегом. Ба-Ри завилял хвостом так отчаянно, что все тело у него затряслось, и побежал по плотине.
Когда он вышел на ровный берег, Умиск был там один и ужинал – глодал длинную свежесломанную ивовую ветку. Остальные бобрята ушли в густые заросли молодого ольшаника.
На сей раз Умиск не убежал. Посмотрел поверх своей ветки. Ба-Ри приник к земле и завилял хвостом с видом самым что ни на есть дружелюбным и заискивающим. Несколько секунд Умиск оценивающе глядел на него.
А потом преспокойно вернулся к трапезе.
Глава X
Как в жизни всякого человека есть какая-то одна мощная направляющая сила, к добру ли, к худу ли, так и в жизни Ба-Ри судьбоносную роль сыграла колония бобров. Куда бы он подался, если бы не набрел на нее, что бы с ним произошло, остается лишь догадываться. Но он остался у озера. Бобровая колония заняла место старого валежника, а бобры стали для Ба-Ри долгожданными друзьями, которые отчасти возместили утрату Казана и Серой Волчицы и утолили тоску по защите и компании.
Впрочем, эта дружба, если ее можно было так назвать, имела свои четкие пределы. Взрослые бобры с каждым днем все больше привыкали к виду Ба-Ри. Через две недели они привыкли к нему до того, что, вздумай он уйти, они скучали бы по нему, но не так, как скучал бы по ним сам Ба-Ри. Бобры его добродушно терпели. А у Ба-Ри все было иначе. Он был еще ускаис, как выразилась бы Нипиза, ему еще нужна была материнская забота, им еще двигали щенячьи желания, которые он не успел перерасти, – проще говоря, когда наставала ночь, его так и тянуло в большую бобровую хатку, где можно было бы поспать вповалку с Умиском и его приятелями.
В первые две недели после подвига Сломанного Зуба на дамбе Ба-Ри уходил поесть на милю выше по ручью, где водилось много раков. Но домом для него стала бобровая колония. Ночь всегда заставала его там, и он слонялся вокруг почти весь день. Спал он у конца плотины, а в особенно ясные ночи – посередине, и бобры разрешили ему гостить у них, сколько ему захочется. И работали при нем так, словно его здесь и не было.
Ба-Ри наблюдал за строительством будто завороженный, и ему это никогда не надоедало. Он все не мог взять в толк, чем они заняты. День за днем он смотрел, как они сплавляют к новой плотине стволы и ветки. Смотрел, как от их стараний плотина становится все выше и выше. Один раз он залег футах в десяти от старого бобра, который подгрызал дерево в шесть дюймов толщиной. Когда дерево упало и бобр отбежал, Ба-Ри тоже отбежал. Потом вернулся и понюхал отгрызенный конец, недоумевая, к чему все это и зачем дядюшке,
