Юлия Фирсанова - Убить демиурга!
Тишина и шорох шагов по камню, свет шариков в металлических дланях, похожих как руки близнецов, едва заметное ощущение поворота влево. А потом начали встречаться статуи в нишах, изображающие Сарстисара. После храмового зала Ника с уверенностью могла сказать, что мужчина, изваянный в камне, именно бог узарцев, тех самых, не чокнутых фанатиков, но расчетливых торгашей и политиков, пожелавших стереть Альрахан с политической доски, убив ее — не Видящую, но Демиурга.
Нет, Ника не ненавидела Узар, даже в какой-то степени понимала. Вот только сама-то она была по другую сторону линии фронта. А если бы можно было возвысить Альрахан всего лишь убив одного человека, вот, скажем, того же неприятного Лисардана? Смогла бы она? Нет, не убить лично. В том, что у нее не хватит духу поднять руку на кого-то, девушка была совершенно уверена, потому вопрос стоял по-другому. Смогла бы она не убить самой, а всего лишь поведать о способе возвышения мира тому, кто способен и захочет убить? Например, Эльсору или Инзору с Глеану? Невелика ведь плата — один не очень хороший человек за выгоду для всего мира, даже только политическую или торговую выгоду? Позволила бы совесть? Точного ответа на этот вопрос Ника не знала.
Шагала и думала, думала… Скульптуры — чудесные работы разных, но неизменно искусных мастеров сменились настенной живописью. Каждый метр камня занимало панорамное полотно или, если картина была нанесена прямо на камни стены, ее стоило именовать фреской? Ника не смогла вспомнить, только шла и смотрела, позабыв про то, что она в ловушке, далеко от мира, ставшего новым домом и семьи. Скульптуры были красивы. В глазницах сияли драгоценные камни, но все равно оставались холодны. А картины жили, дышали, звенели оружием, почти кричали. Они завораживали Веронику.
Первым, нарисованным на правой стене, чтобы светильники левой давали вдоволь света для изучения, было огромное поле, где каждому воину было уделено равное внимание. Армия стояла напротив армии, готовясь сойтись в бою. Сарстисар тоже был там. Не в строю, не во главе. Между. Он будто оценивал противников, решал, выбирал, чью сторону ему принять. Мимо второй картины Ника прошла, стараясь не приглядываться особо, ибо мастерство неизвестного художника оживляло изнанку войны: кровь, ярость, страдания, боль, смерть. Третья была триумфом победы выживших. Четвертая стала неожиданностью.
Вместо битвы, проигравших и победителей, вместо торжествующего божества, там было поле. Колосящееся поле. Непривычного сиреневатого оттенка чешуйки и волоски не меняли сути. Поле зерна колыхалось там, где кипела кровавая битва, и этот мирный урожай тоже благословлял Сарстисар. Его полупрозрачная фигура, парящая над посевами, раскидывала руки, меч висел в ножнах на поясе, а на суровых губах играло подобие умиротворенной улыбки.
«Как странно, интересно, какая же картина будет следующей? Снопы урожая, или снова битва, чтобы поведать, что мирная пора скоротечна и бранная сеча непременно сменить страду? Или смысл картин совсем в другом? Именно ради этого поля и проливалась кровь?» — задумалась девушка.
Она настолько привыкла к одинокой прогулке в тишине, к свету шаров в металлических руках, к покою и безопасности загадочного коридора в недрах храма, что забыла об осторожности. Ника не успела даже испугаться, когда пол ушел из-под ног, и после краткого мига падения пришла невозможная, режущая, жалящая, пронзающая всеохватная боль.
Падение… Там внизу оказался целый арсенал, изготовленный для славной сечи: копья, ножи, мечи, сабли, дротики, топоры. Все устремленное вверх не безопасными рукоятками, а лезвиями и остриями. Жертва успела заметить и это, прежде, чем ее низало, как бабочку и болью взорвалось тело.
От таких травм не выживают.
«Несовместимые с жизнь, кажется, так принято говорить», — мелькнула в водовороте боли нелепая мысль.
Мука была так сильна, что вместо привычного беспамятства от шока или ощущения нескончаемых страданий, все физические ощущения как бы отступили на второй план. Нет, йогом Вероника никогда не была и никогда прежде абстрагироваться от тела не умела. То, что случилось сейчас, случилось впервые и, кто бы в этом ей не помог, причудливая реакция нейронов, магия или божественная воля, девушка мысленно поблагодарила.
Она получила шанс сделать то, о чем говорил Сарстисар. Странный бог, прямой и в то же время совершенно непонятный. Скорее всего, именно его волей она угодила в смертельную ловушку. Но не было времени злиться. Ей, Демиургу, и так предстояло успеть слишком многое прежде, чем погаснет последняя искра сознания.
Боль телесную и душевную муку ни в коем случае нельзя было разделить с Альраханом. Ника зажмурила глаза, сосредотачиваясь. Она представилась самой себе маленьким пульсирующим среди сине-серых теней голубеньким огоньком, от которого тянулось что-то вроде луча. Он уходил куда-то далеко, к чему-то большому и… спящему! Так ощутила девушка.
Только сейчас Вероника до конца осознала и поверила не разумом, но всем существом, Альрахан — ее детище, ее создание, и его жизнь действительно висит на пуповине-луче. И вместе с этим ощущением пришло понимание того, как следует поступить. Новое толкование обрела последняя из картин в коридоре: чтобы поля дали урожай, их надлежало напитать кровью, принести жертву.
Исчезли сомнения, страхи, остался лишь один — не успеть, и еще надежда. Девушка поверила, что в ее силах сохранить Альрахан. Теперь она знала, что и как делать. Ночные слова Сарстисара упали зерном на благодатную почву и дали всходы.
Жизнь вытекала вместе с кровью, но Ника собрала все, что у нее только оставалось, всю силу, желание, любовь, свет души, все-все, что она вкладывала в творение Альрахана, всю свою любовь к миру, родившемуся из мечты, и послала по лучу вперед, оставляя себе лишь боль и отчаяние. Она смогла сделать самое главное — не поделилась с тем, кому желала жизни, смертью.
Если уж эта ловушка стала жертвенным алтарем, так пусть ее жертву примет тот, кому она отдает ее добровольно!
— Живи, Альрахан! — сложились для шепота бледные, окрашенные лишь сочащейся из них кровью, губы девушки и замерли, сердце неуверенно трепыхнулось в последний раз и остановилось.
Глава 31. Новая жизнь
Молитва и добровольная жертва были услышаны и приняты. Спящий пробудился и осознал себя. А с осознанием пришло понимание. Зов любви, долетевший до него, требовал ответа. Сверкающий поток хлынул назад, по опустевшему руслу ручейка, превращая его в полноводную реку, наполняя, щедро даруя силы.
Яма — вырезанный в толще камня куб, напичканный оружием, как ежик, вывернутый наизнанку иглами, — поплыла в мареве чистой энергии. Нанизанное на клинки тело легко соскользнуло с них и воспарило, раскинув руки в странном подобии того самого жеста, каким благословлял плодородные нивы Сарстисар.
