Юлия Фирсанова - Убить демиурга!
— Ты говоришь, будто стихи слагаешь, — покачала головой Ника, в очередной раз потеряв почву под ногами. Похититель и возможный убийца, равнодушный и холодный оказался совсем не таким и теперь вообще собирался ее отпустить. Что же такое извлек он из ее путаного пересказа беседы с богом, что принял парадоксальное решение?
— Нет, ты не поймешь, девочка, что значит чувствовать силу бога, укрывающую тебя крылом, дающую право полета, — задумчиво улыбнулся собеседник, уверенно продолжая направлять коня и передвижную клетку по выбранному курсу.
Ника машинально пробормотала под нос детское присловье:
— Куда уж нас с одним легким, да в конную авиацию.
Садовник то ли не услышал, то ли не отреагировал. Или то, что он вытащил из сумки, притороченной к седлу, ее сапожки и перебросил в клетку, можно было считать ответом?
Девушка охотно обулась и теперь сидела, не зная, как быть. С одной стороны, сказанное богом об Артаксаре, как ее творении, и оплошностях при нечаянном или, напротив, отчаянном создании, было очень и очень важным и ошибки действительно следовало исправлять. Но если ее отпускают, то может быть, получится изобрести какой-нибудь другой, не такой страшный путь исправления, как подсказанный богом? Все-таки, чего врать-то самой себе, жить хотелось, а еще жила надежда на ум и силу Гилианы и альсоров. Вдруг, когда она вернется и расскажет обо всем, то они придумают выход?
Колеса снова поскрипывали, только теперь ничего меланхоличного или безнадежного в этом звуке Ника не слышала. Скрип и скрип, машинным маслом бы смазать. И дышаться тоже стало легче, воздух показался вкуснее. Утренняя свежесть пополам с ароматом травы. Прежде ей никогда не доводилось бывать в степи, только рассматривала картинки, а тут, как говорится, не было счастья, да несчастье помогло. Наверное, скоро еще и рекой запахнет. Вот этот запах Ника сможет узнать. Ей приходилось плавать по реке на лодке и купаться, а как-то раз даже ловить рыбу на зорьке. Конечно, ничего она не поймала, кроме впечатлений о густых клубах тумана и необыкновенных красках рассвета. Впрочем, ничуть о том не жалела, память о красоте утра и фотографии стоили самого богатого улова.
Телега-клетка все катилась и катилась вперед. Ника успела пожевать лепешку и твердый сыр, запить водой из фляжки, погрызть кисловатое сочное яблоко, а река на горизонте все не появлялась. На невозмутимом лице Садовника, как показалось девушке, на миг-другой появилось и тут же исчезло выражение озадаченной тревоги.
Ника как раз думала о том, как устроятся в степи выпущенные на свободу животные, и о том, как правы философы, утверждающие, что события в мире движутся по спирали. Сначала ее захотели убить, да передумали Ана с альсорами, потом Садовник, и теперь она сама сначала отпустила зверей, а сегодня ее тоже ждет свобода. Чудная все-таки штука жизнь! Вероника тихонько улыбалась своим мыслям, когда клетка въехала в резко подступивший туман, жадно облапивший и ее, и лошадь с провожатым.
— Уже у реки? — мелькнула в голове радостная догадка, и тут же все беспечное предвкушение чего-то чудесного схлынули в момент. Девушку словно обдало ледяной струей из душа.
Никакой реки поблизости не было. Зато самокатная клетка оказалась прямо на просторной площади, мощенной громадными серо-стальными плитами ромбической конфигурации. И площадь эта была у храма. Ничем иным эта махина из серо-стального камня, пред которой Собор Парижской Богоматери казался букашкой на ладони великана, быть не могла. Гигантский двор все равно выглядел узким колодцем в окружении многочисленных скульптур, взмывающих ввысь шпилей, извивающихся колоннад, прогибающихся арок, и окон-витражей, изображающих вполне узнаваемого по ночным посиделкам мужчину в различные моменты свершения подвигов.
Вместо реки через накативший в одночасье туман ее доставили прямиком к Святилищу Сарстисара. Если бы не беспомощно-отчаянное выражение оторопи на лице Садовника, Ника сочла бы, что ее обманули и предали. Но его глаза на застывшем маской лице — они кричали. И так притворяться было невозможно.
— Почему мы тут? — беспомощным и каким-то очень тонким и жалким по сравнению с тишиной на площади голоском спросила Вероника.
— Три круга просторов — степи, леса и горы — отделяют Главный Храм Сарстисара от остального Узара. Тот, кто пускается в путь, знает: ведет его вера и стремление к цели. И только в воле Сарстисара продлить или сократить дорогу. Случалось, тот, кто поворачивал обратно, сочтя себя недостойным быть очевидцем великого праздника, оказывался на площади пред вратами. Время и место — все подвластно воле Сарстисара, — хрипло прошептал Садовник.
— Это ты о чем сейчас? — предчувствуя недоброе, опасливо уточнила Вероника.
— Тишь. Молчат колокола, не слышно псалмов и молитвенных гимнов. Это час молчания перед часом Сошествия. Мы потеряли в тумане Сарстисара два дня и тысячи тысяч шагов пути.
— И что теперь? — ни у кого другого здесь нельзя было спрашивать совета.
— Мы должны войти в Зал-Ключ до того, как истечет пора молчания. Пришедшим не положено оставаться у подножия Храма в Миг Схождения.
— Я боюсь, — честно призналась Ника.
— Если мы у стен храма, значит, такова судьба, от нее не стоит бежать, можно очень больно споткнуться. Я не чувствую на тебе гнева бога, возможно, тебя просто пригласили на праздник, — пояснил Садовник, протянул руку и почти мягко позвал:
— До тебя никому не будет дела, накинь капюшон плаща, пошли.
— Хорошо, — теперь девушке казалось, что ее подхватил и несет поток событий и предопределения, и все, что требуется: держать голову над водой, чтобы не захлебнуться.
Ника вылезла из повозки и подала руку. Пальцы Садовника были теплыми и сильными. Он сжал ее ладонь крепко, но не до боли, отчетливо контролируя силу.
Девушка думала, они пойдут через колоннаду или к одной из арок высокого входа. Но Садовник повел ее прямо к стене, слитой из громадных блоков. Каждый в рост Ники. Мужчина приложил раскрытую ладонь к плите, последовала вспышка алого, и дневной свет сменился разноцветьем лучей, льющихся через витражи, а запах камня, почти стерильный, ароматом резковатых благовоний. Приторной сладостью тут и не пахло. Наверное, правильно, ведь бог являлся не ветреной красоткой, а мужчиной.
Тишины абсолютной внутри храма не было, такая масса народа просто не способна соблюдать тишину, даже если сохраняет неподвижность. Где-то что-то звякало, гремело, кто-то вздыхал, шмыгал носом, покашливал, шуршала одежда, скрипела обувь.
Садовник привел Веронику в огромную, феерически огромную залу под куполообразным сводом. По периметру его шла череда окон-витражей, наглядно повествующих о доблестных деяниях и чудесах Сарстисара. Основными темами были сокрушение врагов всевозможными способами во всевозможных позах и строительство. На самом куполе раскинулась фреска — громадное изображение бога. В одной руке он сжимал меч в ножнах, другую обращал раскрытой ладонью к тем, кто копошился внизу. И смотрел! Удивительно было мастерство художника, изобразившего Сарстисара, взиравшего на толпу строго и в то же время благосклонно. Казалось, в каком бы самом укромном уголке храма ты не встал, внимательные глаза бога выделяют из толпы именно тебя.
