Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна (пер.Энгельгардт)
Нам доставалась добрая порка ореховым хлыстом каждый раз, когда какая-либо змея попадалась тетушке на глаза. Она уверяла, однако, будто все это цветочки по сравнению с теми ягодками, которые выпадут на нашу долю, если мы вздумаем вторично затащить таких гадин в ее дом. Хлыст тетушки Салли не производил на нас особого впечатления, но все-таки мы до некоторой степени стеснялись обзавестись новой партией змей. Под конец, однако, мы добыли и змей, и все остальное, в чем у нас имелась необходимость. Трудно представить себе хижину, имевшую более счастливый вид, чем жилище Джима, в то время как бессловесные его товарищи, заслышав музыку, выползали, чтобы насладиться ею, и взбирались к нему на постель! Джим недолюбливал пауков, и они при обыкновенных условиях платили ему той же монетой, но когда он принимался играть на еврейской арфе, пауки спускались отовсюду прямо к нему, так что его бросало попеременно от страха то в жар, то в холод. Он уверял, будто для него самого почти не оставалось места в постели, после того как пришлось приютить туда точильный камень, змей и крыс. Во всяком случае, спать там было, по его словам, немыслимо, так как настроение всех квартирантов, за исключением точильного камня, было весьма оживленное. Хуже всего то, что они ни за что не хотели уснуть одновременно. Когда, бывало, спят змеи, крысы бегали и прыгали, как бешеные, а когда крысы сходили со сцены, их место тотчас же заступали змеи. Таким образом, кровать Джима служила как бы цирком, на котором две труппы попеременно давали представления. Если он пытался уйти оттуда и выбрать себе местечко поспокойнее, за ним охотились немедленно пауки, которых, без сомнения, возмущал подобный беспорядок. Как бы то ни было, Джим объявил, что если ему вообще удастся выбраться на свободу, то он ни за какие деньги не согласится сделаться снова узником.
— Это что за штука? — спросил я.
— Предостережения насчет того, что какой-нибудь казус непременно случится. Они доходят до кого следует различными путями, но тем не менее, как только замышляется побег важного арестанта, смотритель тюрьмы получает об этом своевременное извещение, в большинстве случаев от кого-нибудь из своих шпионов. Когда Людовик XVI собрался бежать из Тюильрийского дворца, об этом сейчас же донесла служанка. Извещение через служанку очень хороший способ, точно так же, как и анонимное письмо. Мы употребляем в дело и то, и другое. Вообще, полагается также, чтобы узник обменялся платьем со своей матерью. Она остается вместо него в тюрьме, а он удирает оттуда в ее костюме. Мы примем во внимание также и эти прецеденты.
— Скажи на милость, Том, к чему станем мы предупреждать о своих приготовлениях? Это положи тельно не наше дело! Пусть глядят сами в оба.
— Положим, что ты и прав, но ведь на их бди тельность нельзя положиться. Они с самого начала уже поступали с нами самым непростительным образом, заставляя нас не только побеждать, но также изобретать и придумывать решительно все трудности нашего предприятия. Они до того доверчивы и недогадливы, что не обращают внимания решительно ни на что. Если мы не предупредим их сами, то в последнюю минуту не встретим ни в чем и ни с чьей стороны никаких препятствий. Таким образом, после всех наших трудов и хлопот побег окажется совершенно шаблонным и не заслуживающим ни малейшего внимания. Между тем необходимо обставить его по возможности интереснее.
— Я ничего не имею, Том, против того, чтобы побег прошел у нас благополучно и без всяких препятствий.
— Вздор! — презрительно возразил мой товарищ.
При этом у него был такой огорченный вид, что я поспешил добавить:
— Я, впрочем, ведь не намерен с тобою спорить и согласен на все, что тебе угодно будет предпринять. Каким же образом, однако, добудешь ты служанку?
— Ты сам исполнишь ее роль. Ты прокрадешься в полночь к молодой мулатке и позаимствуешь у нее костюм.
— Да ведь у нее, без сомнения, другого нет, Том, а потому она подымет на следующее же утро такой скандал, что хоть святых из дому выноси.
— Все это так, но ее костюм понадобится тебе лишь на четверть часа, чтобы отнести анонимное письмо и подсунуть его снизу под запертую парадную дверь.
— Ну, что же, я это сделаю, но кажется, что я мог бы отнести письмо и в моем собственном платье?
— Да ведь тебя никто не принял бы тогда за служанку.
— Если я даже и переоденусь, меня все равно никто не увидит, так что мне переодеваться не стоит.
— Нет, я вижу, дружище, что сколько с тобой не толкуй, а толку из тебя все-таки не выйдет! Мы обязаны во всех случаях исполнять свой долг, не обращая ни малейшего внимания на то, увидит ли нас кто-нибудь или нет! Ты, друг мой, рассуждаешь так, как если бы у тебя совершенно не было принципов.
— Ну, ладно, я не хочу больше спорить и сыграю роль служанки. Кто же будет тогда матерью Джима?
— Я буду его матерью, — сообщил мне Том. — Не обходимые для этой роли принадлежности костюма я подцеплю у тетушки Салли.
— Ты собираешься, значит, остаться в хижине после того, как мы с Джимом удерем оттуда?
— Ну нет! Я набью платье Джима соломой и уложу это чучело к нему в постель, чтобы заступить место переодетой его матери, а Джим облачится в женское платье, и мы убежим все вместе. Заметь себе кстати, что бегство из тюрьмы считается всегда подвигом, в особенности если бегут король и принц, его сын, все равно, законный или же незаконный.
Том написал анонимное письмо, а я стащил ночью платье у мулатки, переоделся служанкой, отнес письмо куда следует и подсунул его сквозь запертую парадную дверь. В письме этом значилось:
«Берегитесь. Злоумышленники не дремлют. Глядите в оба!
Не известный вам друг».
На следующую ночь мы прикрепили к парадным дверям изображение черепа с двумя перекрещенными под ним костями, которое нарисовал Том собственной кровью. Спустя еще ночь мы прикрепили к дверям черного хода изображение гроба, исполненное тем же художником. Неудивительно, что семья Фельпсов при шла в величайший ужас. Если бы весь дом был полон привидений, которые постоянно выглядывали бы из-под кроватей и реяли по воздуху, навряд ли бы им удалось нагнать более страху на тетушку Салли. Стоило только хлопнуть дверями, чтобы она тотчас же вскочила и вскрикнула «ах!». Если что-нибудь падало, она тоже вскакивала и кричала «ух!». Если кто-нибудь до нее неожиданно дотрагивался, она делала то же самое. Она не решалась спокойно глядеть прямо перед собою, так как ей всегда казалось, что сзади угрожает какая-нибудь опасность, а потому неожиданно оборачивалась кругом и кричала «ух!». Зачастую, прежде чем описать полный оборот на каблуках, тетушка с перепугу оборачивалась опять назад и снова вскрикивала. Она боялась ложиться в постель, но, вместе с тем, не смела также сидеть одна ночью. Одним словом, как справедливо замечал Том, дела шли прекрасно. Он уверял, что ничего лучшего нельзя было даже и ожидать, и видел в этом доказательство полнейшей целесообразности принятых нами мер.
