Енё Рэйтё - Три мушкетера в Африке

В Легионе сложные дела решаются очень просто. Чурбан Хопкинс стал Германом Тором. Стоило ему заикнуться, что он вовсе не тот, за кого его принимают, ответом были побои и заключение в карцер. Так что со временем бедняга качать права перестал.

Мы, конечно, были на его стороне, однако читателю нетрудно представить, чего стоило наше свидетельство в глазах сержанта. Да и то правду сказать, нельзя же ни с того ни с сего взять да отпустить служивого на все четыре стороны по первому его желанию. Пришлось Хопкинсу писать прошение, и делу был дан ход: от писанной бумаги так просто не отмахнешься.

Прошение первым делом снова вернулось в Мансон, чтобы там подтвердили, что нижеподписавшийся проситель действительно несет службу. (Тогда Хопкинсу влепили двенадцать суток карцера и на четыре недели лишили права появляться в буфете.) Затем бумага вновь отправилась в Оран, в канцелярию батальона, где и осела на некоторое время. Через несколько недель ее переслали в американское посольство для проверки гражданства Германа Тора. В Нью-Йорке пять недель готовились к ответу, после чего выслали прошение, снабдив его проверенными данными: Тор родился в местечке Виргальд, штат Нью-Йорк, отец – Энтони Тор, мать – Эвелин Берг (голландского происхождения). Отсюда досье на Тора попало в Париж, в военное ведомство.

Здесь бумагам снова предоставили возможность пускать сок.

Между тем Чурбан Хопкинс принял участие в двух сражениях, за что должен был получить награду (плюс денежное вознаграждение), однако прежде ему надлежало документально подтвердить свой воинский статус.

Перед сражением почему-то никаких подтверждений не требовали.

Ну а что же правительственный советник, который благоволил к Хопкинсу? Ему бедняга тоже накатал слезное послание.

Маркиз де Сюрьен не обманул наших ожиданий и сделал со своей стороны все возможное.

Конечно, освободить солдата от несения службы и он был не вправе, зато немедля распорядился расследовать это дело вне очереди.

Из батальонной канцелярии послали запрос в Мансон, чтобы выяснить, что уже предпринято в интересах дела. (К тому времени Хопкинс отбыл четыре недели в карцере с половинной нормой воды и несколько недель провалялся в песках Сахары в передовом охранении.)

Командир роты отписал, что делом легионера Тора занимаются в Мекнесе.

Затем досье – с благоприятной резолюцией – было переправлено в Париж, где чиновник скрепил все имеющиеся в наличии бумаги скоросшивателем. Что само по себе уже означало некоторое продвижение, если учесть топтание на месте на предыдущих этапах. Впрочем, на том запал расследователей повыдохся, и досье отправилось на хранение в архив. Тогда Альфонсу Ничейному пришла гениальная идея прибегнуть к помощи Турецкого Султана.

Наш давний приятель, широко известный под этой кличкой, тоже получил свою долю за участие в акции «Поиски алмазных рудников», а теперь на правах миллионера бездельничал в Оране.

Вот мы и написали ему, чтобы он помог сдвинуть дело Хопкинса с мертвой точки, пустив в ход все средства: смекалку, подкуп, личные знакомства…

Турецкий Султан не тянул с ответом. Расшифровать его безграмотные каракули – все равно что головоломку решать, но до сути мы все же докопались.

«Привет, рибяты!

В Арани я ни прасыхаю вот уш какую ни-делю, а типерь ришил завизать, а то и мне, и чиртям тошна. Сиводни па вашыму делу зделать ничиво нивазможна, патаму как нын-чи васкрисенья. Абаждем до зафтрива, а там ужо параскину мазгами, блага ани у миня имеюцца. Выкалатили бы вы ис Чурбана нашива Хопкинса ету дурацкую блажь, пускай ево даслужыт срок. Нибось ни сахарный, ни рассыплитца.

Словом, так обстояли дела на тот момент, когда Хопкинс хитростью выманил у капрала неожиданно пришедшее на его имя письмо…

5

А в письме содержались удивительные новости. Судите сами!

«Глубокоуважаемый господин Тор!

Странная случайность, связавшая Ваше имя с трагедией моего несчастного брата, показалась мне достаточной причиной обратиться к Вам, хотя мы незнакомы. Последнюю весть о себе мой брат, Франсуа Барре, подал из форта Мансон. При попытках разузнать что-нибудь о его дальнейшей судьбе я познакомилась с неким господином Буланже из военного архива. Странное совпадение, а может, неисповедимый Божественный Промысел, но… оказалось, что мой несчастный брат семь лет назад записался в Легион вместе со своими двумя приятелями, одного из которых звали Тор, а другого – Питмен. Так вот, после встречи с господином Буланже мне и пришла мысль написать Вам и узнать, уж не тот ли самый вы господин Тор, кто был другом моего брата. Если мои предположения верны, умоляю, напишите, что сталось с моим братом. Мне известно, что три года он отбыл заключенным в Колом-Бешаре (в наказание за побег), затем примерно год слал весточки из Мансона, после чего пропал бесследно. Полагаю, в форте должны сохраниться какие-то сведения о его дальнейшей судьбе. Очень прошу сообщить мне, а я найду способ отблагодарить Вас от всего сердца. Вместе нам наверняка удастся достичь большего, нежели действуя поодиночке. Остаюсь в надежде на Вашу любезную помощь

Мы приумолкли, письмо затронуло нас искренностью чувств. На наше счастье, Левина вывели во двор на прогулку, и можно было обсудить все без помех.

– Эта дамочка может сыграть важную роль в твоем деле, – сказал я Хопкинсу и, как всегда, оказался прав.

– Кто же этот господин Буланже? – размышлял вслух Хопкинс.

– Это настоящее имя Турецкого Султана, – сообщил Альфонс Ничейный.

– Да что ты говоришь!

Признаться, даже я был удивлен. Вот ведь какие подробности выясняются после двух десятков лет дружбы!

– Кто бы мог подумать, что у него вообще есть имя! – удивился Чурбан.

– Все складывается для Хопкинса удачно, – продолжил Ничейный. – Ведь если мы разыщем этого Франсуа Барре, тогда нетрудно будет доказать, что Тор и наш Чурбан – не одно и то же лицо.

– Лучше бы нам не встревать в это дело! – опечалился Хопкинс. – В результате опять угодим за решетку.

– Как это «не встревать»? Можно ли отказать даме в просьбе! В конце концов, мы солдаты.

– И джентльмены, – добавил я.

– Вот в этом я не уверен, – пробормотал Чурбан Хопкинс.

Тем временем возвратился с прогулки наш собрат по заключению.

– По-моему, – тотчас вмешался он в разговор, – истинным джентльменом можно считать того, кто не накладывает картофель в ту же тарелку, с которой ест мясо, – лишь бы гарнир пропитался мясным соком.

– Не знаю, не знаю! – возмутился Хопкинс. – Мне редко доводилось есть из тарелки.