Болта Ортыков - Неугомонный Носир
Помог нам Шерали.
— Видите, — сказал он, — овцы вытоптали и съели вокруг всю траву. Им уже не хватает корма. Вот почему чабаны поднимаются выше по ущелью, строят там новые загоны и ремонтируют старые.
Мы проехали километров десять и выбрались из ущелья на просторный луг. Река здесь была ближе, чем на старом пастбище, и горы вокруг были выше и острее.
Мы спешились. Отец внимательно осмотрел прошлогодний загон. Ни сильные ветры, ни снегопады не разрушили его стен.
Мы с Носиршатрамой, пустив в ход топорики, быстро нарубили большие ветки миндаля. Отец залатал ими прохудившийся в нескольких местах плетень. А чтобы стены стали крепче и могли сопротивляться ветру, он загнал ветки наполовину в землю.
Мы закончили работу уже к полудню. Но наши ближайшие соседи, напарник Аликула-чабана и его товарищи, ещё не справились с ремонтом.
— А ну-ка, ребята! — обратился к нам отец. — Пойдёмте-ка подсобим соседям!
Шерали радостно приветствовал нас. Не прошло и часу, как соседи тоже управились.
— Смотри-ка, в одно мгновение всё сделали, — сказал напарник Аликула-чабана. — Недаром узбеки говорят: «Когда людей много, то и заяц не убежит».
Закончив работу и немного отдохнув, мы снова забрались на своих ослов и отправились в обратный путь.
На следующее утро на всех стоянках было большое оживление. Перед каждой юртой стояли ослики — хозяева грузили на них свой скарб.
Мы с отцом в два приёма перевезли наше имущество на новое место. Носиршатрама был уже там и исполнял обязанности караульщика.
Первая ночь прошла спокойно. На второй день отец взял нас с Носиршатрамой на пастбище.
Места были новые, и мы с приятелем целый день лазали по горам. К вечеру мы с ног валились, даже есть не могли. Правда, от рисовой молочной каши, сваренной Собир-амаком, невозможно было отказаться. Каша была вкусная, сладкая. Жёлтое масло так и переливалось в ней. Опустошив миски, мы с Носиршатрамой тут же повалились на постель.
Было уже, наверное, за полночь, когда я вдруг проснулся. Что-то случилось. Открыл глаза и Носиршатрама. Снаружи, за стеной, слышался громкий, возбуждённый крик моего отца. Беспрерывно лаяли собаки.
Собир-амак в смятении перевернул свою постель, схватил тёплый халат и тут же бросил его. Потом выхватил ружьё и выскочил из палатки.
— Собир-бой, бегите сюда! — донёсся страшный вопль отца.
Мы с Шатрамой так и подхватились.
Возле загона я увидел живой клубок ожесточённо грызущихся собак. В одной из них я сразу узнал Полвона, а вот другая была мне незнакома.
Собаки хрипели, рычали, и было ясно, что бой идёт не на жизнь, а на смерть. Полвон, видимо, побеждал, потому что его противник из последних сил пытался вырваться, но Полвон намертво вцепился ему в горло и не отпускал.
В это время к нам подошёл Аликул-чабан. Он поднял свой фонарь повыше и посветил. Тут я отчётливо разглядел чужую «собаку».
Это был огромный серый волк, намного крупнее Полвона! И всё-таки наш Полвон подмял волка! Последним конвульсивным движением хищник зажал в зубах ухо Полвона, и бедный пёс даже шевельнуться не мог. Мы едва не кричали от жалости к Полвону.
Аликул-чабан передал фонарь Собир-амаку. А сам просунул палку между челюстями волка. Зверь разжал зубы, и Полвон высвободился.
Волк уже вытянулся на земле, а Полвон всё ещё не выпускал своего врага. С большим трудом отец оттащил пса. Полвон тяжело дышал, глаза его блуждали. Из порванного уха текла кровь. Накинув на Полвона свой кушак, отец отвёл пса к палатке. А мы, довольные и счастливые исходом схватки, шли следом.
Отец хотел смазать ухо Полвона какой-то мазью, но пёс не давался. Взгляд его всё ещё был беспокойным, шерсть стояла дыбом.
Теперь народ собрался возле нашей палатки.
— Касым, — обратился к отцу Аликул-чабан, — у тебя есть свежее мясо?
— Нет, свежего нет. Только солонина. А зачем?
Тогда старик обратился к Шерали:
— Беги, сынок, возьми там у нас большой кусок свежей баранины.
Шерали опрометью помчался к своей юрте. Мы были удивлены: зачем старику понадобилось мясо?
— Волчья кровь ядовита, — говорил Аликул-ата. — У Полвона могут зубы от неё испортиться и выпасть. А если пёс съест сейчас свежего мяса, то его зубам никакого вреда не будет. Полвона надо ценить и беречь. Видимо, Полвон приучен бороться с волками и барсами.
— Верно говорите, Аликул-ата, — поддержал старого чабана Собир-амак. — Я даже и не предполагал, что наш Полвон может схватиться с таким волком!
— Ваш Полвон ещё молод, не вошёл в полную силу. Поэтому-то, — наставлял старик моего отца, — и нужно всегда быть настороже, беречь пса, чтобы и впредь не робел…
Тут вернулся Шерали. Пёс жадно набросился на мясо, съел его и снова забеспокоился. Отец мой удерживал Полвона, гладил его, старался успокоить.
— Да ты и сам берегись, — добавил старый чабан, уходя. — Как бы этот доморощенный не опозорил тебя однажды, Касым.
Отец нахмурился. И мне стало не по себе. Лишь Собир-амак и Носиршатрама ничего не поняли.
ВЕЧНАЯ ДРУЖБА
Полдень. Воздух так накалился, что нам пришлось завести овец в загоны. Ведь загоны были совсем рядом с этим богатым травой пастбищем.
Мы разместили овец, и Носиршатрама спустился к реке за водой, а я принялся колоть дрова, готовясь кипятить чай.
Собир-амак вытащил из хурджина свой походный радиоприёмник и повесил на столбе палатки.
— Ну-ка, Собир-бой, — обратился к нему отец, смазывая рану Полвону, — покрути-ка ухо своего хафиза[10]. Сейчас ему как раз время петь.
Собир-амак, большой радиолюбитель, не заставил ждать.
Пел какой-то молодой певец. Отец внимательно слушал.
— Спасибо твоему учителю, дорогой мой, — произнёс отец, когда певец кончил.
— Понравилось?
Это сказал Шерали, незаметно подошедший к нашей палатке.
— Касым-амак, — обратился он к отцу, — пожалуйте сейчас все в нашу юрту. Мама приготовила угощение. Идёмте.
— Уж не кулчатой[11] ли?
— Нет, не кулчатой, — сощурив глаза, улыбнулся Шерали. — Но то, что вы особенно любите!
— Спасибо, сынок. Сейчас придём! — сказал отец.
И как только Носиршатрама вернулся с реки, мы все двинулись к стоянке Аликула-чабана.
Свою куполообразную войлочную юрту хозяева называли «чёрный дом». У этого «дома» была даже небольшая дверца. Здесь мы и столкнулись с какой-то пожилой женщиной.
— Здравствуйте, Ойнос-биби, — почтительно обратился к ней мой отец. — Как вы тут поживаете? Ваши вкусные блюда превратили нас всех в лакомок.
