О всех созданиях - больших и малых - Джеймс Хэрриот
Я медленно поднялся на ноги и несколько раз глубоко вздохнул. Голова у меня шла кругом, но в остальном я как будто отделался благополучно. И вероятно, какой-то инстинкт заставил меня не выпустить термометра — хрупкая трубочка все еще была зажата в моих пальцах.
В денник я вернулся, не испытывая ничего, кроме холодного бешенства.
— Поднимите ему ногу, как вам было сказано, черт вас дери! — закричал я на беднягу Гарри.
— Слушаю, сэр! Извините, сэр! — Он нагнулся, крепко ухватил переднюю ногу и приподнял ее.
Я поглядел на Бимиша, проверяя, скажет ли он что-нибудь, но тренер глядел на жеребца ничего не выражающими глазами.
На этот раз мне удалось измерить температуру без осложнений. Тридцать восемь и три. Я перешел к голове, двумя пальцами раскрыл ноздрю и увидел мутновато-слизистый экссудат. Подчелюстные и заглоточные железы выглядели нормально.
— Небольшая простуда, — сказал я. — Я сделаю ему инъекцию и оставлю вам сульфаниламид — мистер Фарнон в подобных случаях применяет именно его.
Если мои слова и успокоили его, он не подал виду и все с тем же ледяным выражением наблюдал, как я вводил жеребцу десять кубиков пронтозила.
Перед тем как уехать, я достал из багажника полуфунтовый пакет сульфаниламида.
— Дайте ему сейчас три унции в пинте воды, а потом по полторы унции утром и вечером. Если через двое суток ему не станет заметно лучше, позвоните нам.
Мистер Бимиш взял лекарство с хмурым лицом, и, открывая дверцу, я почувствовал огромное облегчение, что этот омерзительный визит подошел к концу. Тянулся он бесконечно и никакой радости мне не доставил. Я уже включил мотор, но тут к тренеру, запыхавшись, подбежал один из мальчишек при конюшне:
— Альмира, сэр! По-моему, она подавилась!
— Подавилась? — Бимиш уставился на мальчика, потом стремительно повернулся ко мне: — Лучшая моя кобыла! Идем!
Значит, еще не конец. Я обреченно поспешил за коренастой фигурой назад во двор, где другой мальчишка стоял рядом с буланой красавицей. Я посмотрел на нее, и мое сердце словно сжала ледяная рука. До сих пор дело шло о пустяках, но это было серьезно.
Она стояла неподвижно и смотрела перед собой со странной сосредоточенностью. Ребра ее вздымались и опадали под аккомпанемент свистящего булькающего хрипа, и при каждом вдохе ноздри широко раздувались. Я никогда еще не видел, чтобы лошадь так дышала. С губ у нее капала слюна, и каждые несколько секунд она кашляла, словно давясь.
Я повернулся к мальчику:
— Когда это началось?
— Совсем недавно, сэр. Я к ней час назад заходил, так она была как огурчик.
— Верно?
— Ага. Я ей сена дал. И у нее все было в порядке.
— Да что с ней такое, черт подери? — воскликнул Бимиш.
Вопрос более чем уместный, но только я и представления не имел, как на него ответить. Я растерянно обошел кобылу, глядя на дрожащие нога, на полные ужаса глаза, а в голове у меня теснились беспорядочные мысли. Мне приходилось видеть «подавившихся» лошадей — когда пищевод закупоривало грубым кормом, — но они выглядели не так. Я прощупал пищевод — все чисто. Да и в любом случае характер дыхания был иным. Казалось, что-то перекрывает воздуху путь и легкие. Но что?.. И каким образом?.. Инородное тело? Не исключено, однако таких случаев мне еще видеть не доводилось.
— Черт подери! Я вас спрашиваю! В чем дело? Как, по-вашему, что с вей? — Мистер Бимиш терял терпение, и с полным на то основанием.
Я обнаружил, что осип.
— Одну минуту! Я хочу прослушать ее легкие.
— Минуту! — взорвался тренер. — Какие там минуты! Она вот-вот издохнет!
Это я знал и без него. Мне уже приходилось видеть такую же злополучную дрожь конечностей, а теперь кобылка начинала еще и покачиваться. Времени оставалось в обрез. Во рту у меня пересохло.
Я прослушал грудную клетку. Что легкие у нее в порядке, я знал заранее — несомненно, поражены были верхние дыхательные пути, — но в результате выиграл немного времени, чтобы собраться с мыслями.
Несмотря на вставленный в уши фонендоскоп, я продолжал слышать голос Бимиша:
— И конечно, это должно было приключиться именно с ней! Сэр Эрик Хоррокс заплатил за нее в прошлом году пять тысяч фунтов. Самая ценная лошадь в моей конюшне! Ну почему, почему это должно было случиться?
Водя фонендоскопом по ребрам, слушая грохот собственного сердца, я мог только от всей души с ним согласиться. Почему, ну почему на меня свалился этот кошмар? И конечно, именно в конюшне Бимиша, который в грош меня не ставит. Он шагнул ко мне и стиснул мой локоть.
— А вы уверены, что нельзя вызвать мистера Фариона?
— Мне очень жаль, — ответил я хрипло, — но до того места, где он сейчас находится, больше тридцати миль.
Тренер словно весь съежился.
— Ну что же, значит, конец. Она издыхает.
И он не ошибался. Кобылка пошатывалась все сильнее, ее дыхание становилось все более громким и затрудненным, и фонендоскоп все время соскальзывал с ее груди. Чтобы поддержать ее, я уперся ладонью ей в бок и внезапно ощутил небольшое вздутие. Круглую бляшку, словно под кожу засунули небольшую монету. Я внимательно посмотрел. Да, она прекрасно видна. А вот и еще одна на спине… и еще… и еще. У меня екнуло сердце. Вот, значит, что!
— Как я объясню сэру Эрику! — простонал тренер. — Его кобыла сдохла, а ветеринар даже не знает, что с ней! — Он посмотрел вокруг мутным взглядом, словно надеясь, что перед ним каким-то чудом возникнет Зигфрид.
Я уже стремглав бежал к машине и крикнул через плечо:
— Я ведь не говорил, что не знаю, что с ней. Я знаю: уртикария.
Он бросился за мной.
— Урти… Это еще что?
— Крапивница, — ответил я, ища среди флаконов адреналин.
— Крапивница? — Он выпучил глаза. — Разве от нее умирают?
Я набрал в шприц пять кубиков адреналина и побежал назад.
— К крапиве она никакого отношения не имеет. Это аллергическое состояние, обычно вполне безобидное, но изредка оно вызывает отек гортани — вот как сейчас.
Сделать инъекцию оказалось непросто, потому что кобылка не стояла на месте; но едва она на несколько секунд замерла, как я изо всех сил вжал большой палец в яремный желоб. Вена
