Артур Гайе - Сафари
Я выкопал этому юноше могилу в долине перед моим домом, под высокими деревьями, и посадил на ней сладко благоухающие белые нарциссы, цветущие после дождей в степи; через некоторое время я посадил еще кругом розы, образовавшие вскоре непроницаемую цветущую заросль.
Розы, нарциссы, степные лилии и голубые лианы были посажены также кругом моего дома и скоро застлали все зеленой пеленой, в которой тут и там пестрели яркие цветы. Словно воплощенный наяву сказочный домик карликов, стоял на вершине холма мой дом, поглядывая вниз в долину. Днем ледяной шлем Кибо отражался в его окнах, а ночью лунный свет через высокие деревья падал серебряными пятнами на его объемистую крышу.
Через день после того, как все было готово: людская, кухня, птичник и наконец рабочая мастерская, которую я соединил с чуланом для припасов, — Ионатан, вопреки моему запрещению, велел сжечь вырубленные и засохшие кусты. Внезапно поднялся ветер, погнавший пламя на наши постройки. С громким криком мы все бросились с одеялами на крыши, стараясь затушить искры. Однако рабочая мастерская и чулан сгорели со всем содержимым; погибла в огне моя еще ни разу не использованная палатка, погибли все инструменты, все запасы муки и маиса, шкуры льва и двух леопардов и шкуры других зверей.
Когда я спросил совершенно убитого горем Ионатана, что теперь делать, он, воя, предложил работать на меня даром год, три года или столько лет, сколько я захочу. Через три дня, после того как я отправил лишних рабочих, Ионатан, бывший до сего времени десятником, в первый раз спустился для работы в еще не оконченный колодец. После обеда я ушел к Балданам, чтобы занять немного муки и маиса для людей. Когда я вернулся, оказалось, что Ионатан исчез.
В сущности на него нельзя было пенять: ведь он получил воспитание в одной из миссионерских школ!
Вверх
По правде говоря, следовало бы все автомобили в Африке послать к черту! Они идут совершенно в разрез с ее стилем. Однако я никогда не встречал, чтобы кто-либо из людей, бранящих автомобили, отказался сесть в них, если это сокращало на пятьдесят километров путь через адское пекло пустыни. Я тоже не удержался от искушения. Случилось так, что как раз у специалиста по починке автомобильных холодильников, незадолго до нашего подъема на Килиманджаро, неожиданно вышел бензин, немного не доезжая фермы Балдана. И Аллах повелел, чтобы старику Абелю пришло на ум одолжить этому проезжему бидон бензина, под условием починить сломанный когда-то мной и Томасом грузовик!
Итак, когда Томас и обе его сестры, мои спутники по поездке на Кибо, к моему великому изумлению вдруг приехали за мной во вновь воскресшей машине, я сел в нее без возражений. На гору ведут две прямые дороги. Одна из Нового Моши в Старое Моши, другая от реки Гимо на Марангу; оба начальных пункта отделены от нас пустынной, нестерпимо жаркой степной равниной.
Недалеко от Нового Моши в радиаторе машины стало что-то бурлить. Это дала течь одна из недавно запаянных трубок, по которой шла вода для охлаждения мотора. Отец и сын некоторое время осматривали и ощупывали трубку, затем долго ни слова не говоря курили, после чего старик, спокойно сплюнув, сказал:
— За эту работу я должен был бы уплатить лишь три четверти бидона бензина. Бушмэн!
Бушмэн, готтентотский мальчик, рожденный в Трансвале, был помощником и опорой старика Балдана. Когда леопард пожирал козу, или у старика сырел табак, когда пропадала курица, не хватало отвертки, воды во рву или дров на кухне, во всем был виноват Бушмэн, за все он должен был отвечать, получая незаслуженные пинки.
Бушмэн спрыгнул с повозки и благоразумно остановился подальше от старика. Он спросил: «Что прикажете?» Старик в ответ издал несколько звуков, определяемых языковедами как «африканские». Бушмэн помчался по дороге в облаке пыли, словно желтенькая собачонка. Никто ничего не спрашивал и не давал никаких объяснений. Мужская часть общества молча курила, женская грызла шоколадные конфеты с начинкой и тоже упорно молчала. Было тихо, и раскаленная степь дышала адским полуденным жаром.
Через час с лишним появилась вдали тучка пыли и быстро стала приближаться. Перед нами остановился автомобиль с насквозь пропитанным маслом черным монтером и с маленькой обезьяноподобной фигуркой Бушмэна. С неприступностью, свойственной каждому специалисту, безразлично какого бы цвета он ни был, негр принялся с паяльником и гаечным ключом работать над дырявой трубкой.
— Хорошо ли ты починил? — спросил его по окончании работы Балдан на скверном кизуагельском наречии, на котором говорят все буры.
— Да, бана, трубка продержится дольше всего автомобиля, и мне причитается за работу пятнадцать шиллингов.
Памятуя знаменитый выступ в реке Зоньо, я счел обязанностью уплатить эти пятнадцать шиллингов из своего кармана.
В Моши мы купили несколько банок с консервами и порядочное количество шоколада и конфет; по внезапному наитию я прибавил к этому большую бутылку коньяка марки «три звездочки». Чтобы уберечь бутылку от всяких случайностей, я запрятал ее в жестяной сундучок, в котором лежала моя одежда.
Затем мы вновь въехали в степь и потащились по размытым, растерзанным, покрытым толстым слоем красной пыли, дорогам, через изъеденные термитами, трещащие и гулко скрипящие мосты, или там, где их не было, — прямо через поваленные деревья, кустарники и камни, гремя по безводным руслам рек, шумя, пыхтя и сопя, то спускаясь, то опять подымаясь и направляясь все дальше и дальше.
Перед нами простирались бесконечные степные равнины, тянущиеся через всю Кению, через страну Сомали вплоть до Абиссинии. Направо, в восточном направлении, высокие отроги гор Паре исчезали в туманной дали, а налево гора то терялась в серых и белых облаках, то вновь появлялась над этими облаками, высоко уходя своей серебристой белизной в голубое небо. Все лица в автомобиле были обращены к этой острой белой линии — цели нашей поездки.
Через Гимо было переброшено нечто вроде моста, пользование которым представляло большую опасность. И действительно, из-под наших колес несколько бревен свалилось вниз по пенящимся скалистым выступам. Баас только сплюнул спокойно им вослед. Здесь начался, для глаза почти незаметный, но для мотора чувствительный, подъем. Через пять минут вода в холодильнике уже кипела. Пришлось остановиться и подлить холодной воды, после чего мы поехали дальше, но та же история повторялась каждые десять минут. Через три часа старый форд, хоть и сильно упарился, все же взобрался на пятьсот метров вверх. Мы уже различали здания миссии и хижины племени ваджаггов в Марангу, выглядывавшие из банановых и апельсиновых рощ, как вдруг машина опять зашипела и снизу вылетело громадное облако пара. Горячая струя обдала мне очки и нос и я скатился направо. Старому Абелю обожгло щеку, и он свалился на левую сторону. Из-за облака пара слышен был только угрожающий крик: «Бушмэн!»
