Если верить Хэрриоту… - Галина Львовна Романова
— Но разве вы этим не занимаетесь? — Я пребывала в твердой уверенности, что институт просто обязан спасать породу. А чем ему еще заниматься?
— Ее родина Туркмения, — терпеливо разъяснила мне Роза Генриховна. — Везти сюда лошадей накладно. Мы создаем банк спермы редких пород, но сейчас у нас здесь всего один жеребец-ахалтекинец и спермы собрано мало…
Она еще что-то говорила — я почти не слушала. Мне казалось, я понимаю, в чем тут дело, — как всегда, никому ничего не нужно. Каждый знает только свое дело и не претендует на большее. Я уловила в монологе своей собеседницы слово «энтузиасты» и поспешила подать голос:
— А можно поступить сюда после института?
— Конечно, — несколько оживилась Роза Генриховна. — Вот Лена, — она указала на коллегу, — четыре года назад окончила Тимирязевку и работает здесь…
Мы с Леной посмотрели друг на друга, и, взглянув ей в глаза, я поняла: она далеко не энтузиастка. Может, никогда ею не была, а может, отбили желание что-то делать.
— Мы будем только рады, если к нам придут молодые специалисты, — обнадежила меня Роза Генриховна.
И с того дня я стала в их кабинете частым гостем. Я приходила ежедневно в половине двенадцатого, сидела до обеда, развлекая легкой беседой занятых малопонятными пока делами Розу Генриховну и Лену, потом шла на обед, а после отправлялась в библиотеку, где до вечера просиживала над Госплемкнигами, выискивая следы линии Ворона, или, по-туркменски, Бахарден-Кара. На мое счастье, у него действительно оказались потомки мужского пола — сыновья, внуки и правнуки, и хотя чистокровными большинство из них назвать было нельзя из-за прилития крови английской верховой породы, все же надежда крепла с каждой перевернутой страницей. Немного огорчало лишь одно — мои без пяти минут коллеги практически мне не доверяли. Я по полтора часа просиживала у них без всякого дела, а они даже не подумали о том, чтобы припрячь меня в работу. Могли бы давать самые простенькие задания, в качестве тренировки, чтобы я хоть была готова к тому, что мне предстоит делать. Из обрывков и намеков я поняла, что они собирают все сведения за прошлый год о породе и на основе полученных данных составляют план разведения и селекционной работы, а заодно следят за тем, как исполняется предыдущий план и насколько теория отстает от практики. Как было ясно, от селекционного плана зависело две трети будущего породы и одна треть — от того, что происходит на местах. Но туда, в Туркмению, надо было ехать, это далеко, а энтузиастов, как я уже сказала, не находилось. И я решила, что поеду сама — только начну здесь работать.
Все рухнуло в одночасье. За день до окончания практики, зайдя в кабинет, я наткнулась на напряженные, выжидающие лица. Роза Генриховна, приспустив очки почти на кончик носа, обвиняюще смотрела на меня.
— Галя, — начала она, не давая мне раздеться и устроиться на своем привычном месте, около шкафа с книгами. — Ты не брала «Селекционный план» за позапрошлый год?
Она сказала это таким тоном, словно хотела уточнить: если я брала, то когда и зачем.
— Нет, — честно ответила я. — Я его и в глаза не видела.
Последнее было чистой правдой — обе женщины не слишком-то спешили показывать мне документацию.
— Он пропал, — сообщила Роза Генриховна. — И, кроме тебя, взять его некому.
— Но зачем он мне? — удивилась я. — Он же старый!
— Все равно отдай, — последовал ответ-приказ.
На меня смотрели как на пойманного с поличным шпиона. Оставалось только официально объявить о моем аресте.
— Но я его не брала! — продолжала защищаться я. — Зачем он мне? Больно нужны старые сведения!
— Мало ли, что тебе в нем там нужно! — оборвала Роза Генриховна. — Лучше уж сама признайся.
Я рассердилась.
— Если вы так уверены, что я его украла, то вам же хуже! — выпалила я. — Я его не брала, и признаваться мне не в чем. Было бы чего красть!.. А, да ну вас…
Роза Генриховна еще что-то успела выкрикнуть мне вслед, но я уже пулей выскочила из кабинета и ушла.
До конца практики оставался один день — на оформление документов и увольнение с работы, если бы таковая имелась. Но мне не нужно было заниматься подобной бюрократией, я просто дождалась автобуса и уехала домой. В тот день моя мечта посвятить себя селекционной работе в коневодстве получила первую трещину.
2
Первую — но не последнюю и не смертельную. Свет клином не сошелся на мнительных Розах Генриховнах, которые спят и видят, как конкуренты крадут у них папки с секретными документами. Прошел всего год, и я снова оказалась связанной с лошадьми.
Преддипломная практика — первое настоящее испытание для студента. До сих пор он если ездил в село, то в стройотряд или, как мы, доить коров, а то и вообще на картошку. А уж если выпадала практика, то девять из десяти зоотехников-недоучек предпочитали проводить ее дома, полеживая на диване да бегая на танцы, а потом приходили к знакомому зоотехнику или агроному, и тот ставил им все необходимые штампы в путевке. И только на преддипломной мы проверялись как настоящие специалисты — целых шесть месяцев каждый должен был отработать в хозяйстве, заодно собирая сведения для дипломной работы или штудируя учебники, коль захотел вместо этого сдавать экзамен. Дел было много.
После неудачи с Розой Генриховной я с некоторым трепетом ожидала назначения. Попасть опять во ВНИИК для меня значило очень много — открывалась прямая дорога в аспирантуру с перспективой посвятить себя не преподаванию, что меня вовсе не прельщало, а научной работе. Но при этом я панически боялась новой встречи с неуживчивым селекционером. Нет уж, пусть получше все забудет!
Судьба улыбнулась мне кривой двусмысленной усмешкой, когда одна из наших девчонок, Лена Горелова, неожиданно предложила мне ехать с нею на Прилепский конный завод.
С Леной мы никогда особо не были близки, исключая время практики, — учились в разных группах и имели лишь двух-трех общих подруг. Почему она предложила это мне, я сейчас могу представить с трудом — скорее всего, потому, что на курсе только мы двое настолько любили лошадей, что могли найти общий язык. Лена вообще была энтузиастом в конном спорте — у них в поселке существовало нечто вроде зачатков конноспортивной секции, и она мечтала поднять дело на должный уровень. А где, как не на конном заводе, где профессионально тренируют лошадей для спорта, можно было набраться опыта? А я при этом могла бы играть роль
