Василий Юровских - Три жизни
Признаться, Славе надоел «митинг» у Федосьиной ограды, куда он вышел встречать Ивана с гостями. Ни об охоте, ни о житье-бытье словом не обмолвились, не дал взбалмошный Вадим. У них в Песках своих доморощенных болтунов о политике в достатке. Обычно редко кто из них охотник до работы. Табак бы им жечь, а раньше вино бы жрать и трепаться о мировых проблемах в рабочее время. Слава и сам не прочь поболтать о чем угодно, «не язык, а ботало» — дразнит его Настя. Да какой толк в ихней болтовне о том, что на самом-то деле вовсе и не зависит от них! Удивительно, но кто больше всего чего-то делает, меньше всего дает волю языку. К этому выводу Слава пришел еще на фронте, а на производстве и в колхозе убедился окончательно в правоте своего наблюдения.
Истинные трудяги без криков «Ура, за Сталина!» били немцев и погибали в бою, но умирали с верой в него. И уж они-то сейчас не станут где надо и не надо перетряхивать его в гробу, каяться и проклинать прошлое, без которого не было настоящего. Мало ли в чем и в ком ошибалось поколение Славы — ровесники Октября, кто-то меньше, кто-то больше, за них оплачено кровью и здоровьем. Но не надо валить в одну кучу целые поколения с теми, кто ради себя терял стыд, совесть, честь и предавал самое дорогое. Господа капиталисты что-то не пачкают свою историю, а как раз наоборот — нас и обливают грязью. Ну, так давайте же и мы будем помогать и радоваться. Эвон мы какие смелые и сильные, все свое растопчем и оплюем, нам все нипочем! Только вот на обломках-то «самовластья» чего же мы напишем, чьи имена?
…Разбередили душу Славе воспоминания о встрече с ребятами. Они что, ушли прогуляться по селу, где на улицах ни пьянки, ни ругани, а гремит музыка из репродукторов, веселятся детишки и молодежь у клуба. А у Славы от дум и праздник не праздник. Ему на птицеферме караулить колхозное добро, один на один с ночью и своей собственной жизнью, с жизнью знакомых ему людей. И сегодня не отвлекут его от дум ни газеты, ни книги.
«Эх, ребята, ребята! Не судите-ко вы старших — дедов и отцов, а лучше не повторяйте наших ошибок и своих не наломайте дров!» — вздохнул Слава и оглянулся с опушки березняка на счастливое сияние электрических лампочек по селу. За Песками над невидимыми лесами светлым заревом угадывались ближние села Першино и Ключи. А по асфальту, огибающему село, туда и сюда проносились светлячками легковые автомобили, и свет фар тоже сливался с заревом деревень и городов.
Пожалел Слава, что не захватил с собой сборник стихов Николая Рубцова. Совсем случайно купил его в Далматово и, как раскрыл в автобусе, и не заметил дороги. Теперь после Есенина Рубцов у него вторая любовь, он даже пробует подбирать мелодию к его стихам; считает, что рубцовский Филя — это он, Слава.
«Россия, Русь! Храни себя, храни!» — вспугнул тишину колка дед Слава и невольно под телогрейкой ознобно почувствовал свое тело. И все его дневные огорчения показались ничтожно мелкими, недостойными этих высоких слов поэта.
V
Влажный южный ветер занизил морок к земле, и посыпался частый мелкий дождь. Казалось, все куры с фермы сбежались на железную крышу избушки и дружно склевывали зерно. Был снежок, а оказался не лежок, расплылся киселем, и Слава похвалил себя, что ушел на дежурство в резиновых сапогах. В них он сухой ногой пересек ляжину за дорогой у села и вскоре достиг Ивановой избы. На кухне горел свет, но сама хозяйка, кума Валентина, убежала на птицеферму, а мужики и ребятишки спали беспробудно. Ну как заранее знали о ненастье!
— Эй, охотнички-молодчики! — гаркнул Слава на кухне. А когда заподнимались заспанные, не понимающие, в чем дело, мужики, продекламировал нараспев:
Так и есть, охота-матушкаПороднила нас, ребятушки.Эти выстрелы ружейныеЛучше, чем дома питейные!
— Ты, Слава? — чуть пошевелил ресницами Иван.
— Мы, язви вас в душу, лодыри! Молоть языками горазды, а кто проспал зорьку!
Феликс с печи разглядел на стеклах накрапы дождинок и, широко зевая, мирно откликнулся:
— Ненастье, Слава, оттепель, какая там охота!
Слава мигом повернулся к нему и решил сегодня завладеть разговором о чем угодно, лишь бы не о вчерашнем:
— Ага, вот ты, Феликс, научный сотрудник отдела природы. Тогда скажи, почему лось обгулял на пастбище в Талах колхозную корову, принесла она полулосенка и полутеленка. Куда, к какому классу отнести данное животное?
Тот не ожидал подвоха и всерьез поверил, задумался, но тут столь громко все захохотали, особенно всезнающий Вадим, и тот, кого Слава ловко подковырнул. А он с лавки на кухне вел свое:
— Значит, природу ты знаешь. А чем полезен, скажем, поросенок человечеству?
— Кум, кончай издеваться над гостями! Все они родом из деревень, — вмешался Иван, собирая на стол завтрак.
— Ладно, когда я ем, я глух и нем! — придвинулся к столу дед. — Живо сюда, ребята, а после моих артисток навестим. На генеральную репетицию приглашаю. Наяву увидите — жива еще народная культура!
Слава наелся быстрее всех и нечаянно хвастанул:
— Раньше-то я бы своим проворством за столом нажег богатых мужиков. Они как принимали к себе работников? Перво-наперво за стол садили, устраивали экзамен парням, а то и конкурсом можно назвать. Ежели, мол, кто скор за столом, тот и на работе удал. Взял бы меня в срок какой-нибудь мироед, а я бы перекур с перекуром.
— Слава, ты среди нас самое старшее поколение, ровесник сегодняшнему юбилею, Октября. Расскажи нам, какие они живьем были, мироеды-кулаки? — попросил Вадим, разглаживая густую бороду.
— Ну, сам напоролся, старый огрызок, на политику! Да пощадите, ребята, темный я человек и образование мое на один коридор больше сельской восьмилетки! — искренне взмолился Слава. Устал он за вчерашний день ворошить прошлое. И десять лет своей жизни потерял там, где люди совсем о другом думают. О свободе, ну и о том, чтобы выжить…
— Брось прибедняться, Слава! — поддержал товарища Феликс. — Моего батька, как я уже сказывал, из-за трех быков раскулачили и выслали, от семьи в тринадцать душ только они с дочерью уцелели. Небось в Сибири кулаки богато жили?
— Кулаки… Слово-то какое-то противное, оскорбительное, а на самом деле означает сильные работящие руки, — глядя ка свои костлявые, войны и всякого труда испробовавшие руки, протянул Слава. — Долго рассказывать про тех мужиков, раскулаченных и выселенных. И у нас под Ялуторовском, и здесь по округе эти кулаки сами себя зверски изводили на работе, семью не жалели. Если нанимали чужих, то кормили от пуза и платили по совести. Конечно, были ловкачи, хитрые и лукавые, без стыда и совести. А разве ныне их нету? Еще на каких постах они недавно сидели! Сколько же нынешние мироеды присвоили народного добра, народного труда?!
